видеть ее, нарядную и сияющую, рядом со мной на грязном вонючем асфальте.
– В современном обществе патриархальные нравы уже неприемлемы. Это дискриминация по половому признаку, ты не только бездельник, но еще и хам. Ни одна уважающая себя девушка не станет прислуживать мужчине, тем более – такому, как ты.
– Больно нужно. Что ты вообще привязалась? Прицепись со своей эмансипацией женщин к тому, кто захочет тебя слушать. Катись-катись.
Пару минут она сидела молча, я подумал, что зря на нее сорвался, но нельзя же вот так вторгаться на чужую территорию и лезть с нравоучениями, да еще такими тупыми, к первому встречному. Я слушал движение улиц, крики лавочников, топот ног и бесконечные сигналы автомобильных гудков. Шум отвлекал от урчания живота. Мне почти удалось забыть о надоедливой соседке, как она снова напомнила о своем присутствии.
– У тебя живот урчит громче, чем старый тракторный мотор.
– Ага. Он не переваривает глупых девиц.
Она пропустила мое замечание мимо ушей.
– Пойдем, я угощу тебя пивом и орешками.
– Зачем тебе это? Просто оставь меня в покое и пожертвуй деньги на благотворительность.
– Не могу, я уже сделала пожертвование вчера, сегодня день помощи голодным неудачникам.
– Во всем городе не осталось никого подходящего под это описание, кроме меня?
– К сожалению. Я Энга. – Она поднялась с земли и замерла, явно ожидая от меня того же. Нехотя я повиновался, накинул рюкзак на плечи, ойкнул от боли, когда он врезался в избитые ребра, и отправился следом за Энгой.
Мы долго петляли по старым районам Дананга. Улицы выглядели дикими и запущенными. Людей становилось меньше, зато все чаще встречались пьяные уроды. Наконец девушка остановилась у неприметного заведения, перед которым, шатаясь, курило человек восемь, примерно ее возраста. Энга поздоровалась с каким-то парнем, в ответ тот лишь покачнулся и схватился за урну, чтобы не упасть. Мы прошли внутрь, Энга что-то крикнула и растворилась в толпе. Я стоял как истукан, думая, что нужно бежать, пока еще есть возможность. Вскоре моя спутница вернулась с подносом, на котором возвышалась горка чесночных гренок, сомнительного вида сэндвичи и что-то еще, не поддающееся идентификации. В левой руке я заметил связку пивных жестянок. Во Вьетнаме их приносят, не дожидаясь, пока вы закажете, и выставляют новые, как только гора смятых банок под столом начинает разрастаться. Все кругом плюют и стряхивают мусор прямо на пол. Звуковое сопровождение у подобных мероприятий соответствующее.
Энга кивнула головой в сторону столика, за которым спал в стельку пьяный вьетнамец лет сорока. Я протиснулся сквозь посетителей, что-то шумно выяснявших, и сел по правую руку от спящего бездомного. Воняло от него страшно, но я уже привык к подобным ароматам. Спросив, можно ли здесь курить, я достал последнюю сигарету и попытался перебить запах соседа. Энга тоже подкурила какую-то ментоловую дрянь.
– Ты путешествуешь?
– Убегаю.
– Убил кого-то?
– Просто похоронил.
– И