такого в Москве, да и во всей Руси не сыщешь. Решил я, что заменят его брат его единоутробный, окольничий Тимофей Васильевич, да новый главный московский воевода Дмитрий Михайлович Боброк, да я сам, Великий князь московский. Как полагаете, князья и бояре, достойная замена будет?
Ну как тут не сказать, что князь – достойная замена? Поддержали и это княжеское решение, хоть многим оно было не по нраву. А лицо Ивана, сына тысяцкого и вовсе потемнело так, что гости от него отшатнулись, словно на него клеймо поставили.
И снова гости за еду принялись. Принесли на этот раз сахарные башни, да пряники печатные. Сладко кушается за княжеским столом.
Встает Дмитрий в третий раз. Уж испугались бояре. Что на этот раз скажет? Но, ко всеобщей радости, объявляет князь большой поход на Тверь, чтобы спросить Михаила Александровича за дела его темные. Да рать общую в деле проверить, да богатств тверских пограбить.
Вот такое дело князьям да боярам по нраву. Полюдьем, налогами разными, да грабежами казна княжеская полнится. Уминают люди благородные сахарные кремли, да барыши будущие подсчитывают. А к вечеру гусяры подошли. Завели они былины про воинов прежних времен, про подвиги ратные, про походы дальние. Совсем гости растаяли, обниматься, брататься начали, клятвы в дружбе вечной приносить. Кто постарше и прослезился даже. «Словно на пиру древнем, у дорогого нашего Владимира Красно Солнышко побывал», – приговаривали князья. На том и пир княжеский закончился. Развезли слуги по хоромам сытых гостей, к ночи утихло все.
– — – — – — – — – — – — – — – —
В это же время в других хоромах бушевала ярость. Семейство Вельяминовых собралось на совет. Были здесь Иван и Микула – сыновья покойного тысяцкого Василия Васильевича, да брат его, московский окольничий Тимофей Васильевич. Иван, все в той же красной рубахе, с расстегнутым воротом, с бешеным лицом ходил по комнатке с низким потолком, время от времени бросая долгие взгляды на узкое зарешеченное окошко.
– Полно, полно тебе…, – утешал его старший боярского рода Вельяминовых, Тимофей. Старый седой воевода кутался в полы тяжелой шубы, время от времени вытирая пот. Микула, как и положено младшим, не проронил за все время разговора старших родственников ни одного слова.
– Нет, нет, нет! – гневно восклицал Иван, тряся черными кудрями. – Лучше послушай, любезный мой дядя. Это ты все княжескому слову поддакиваешь, а словно не видишь, как он семью нашу, весь род Вельяминовых задумал извести! Весь этот съезд князей в этом граде, вроде бы для крещения княжича – сговор супротив нас.
– Да с чего ты взял это? Ведь наш он, кровинушка наша. Мать его, царство ей небесное, сестра твоя родная. Племянник он твой, кровь заединая!
– Да то-то и оно. Мать-то он свою не любил, опосля как в колдовстве ее уличили. Наша кровь пробудилась…
– Господь с тобой! Какая кровь колдовская? Я вот никакой не колдун, человек смирный, горло петухам не режу, – испуганно закрестился