худые и вздутые, огромные, прямые, как ветвь, и вывернутые, изломленные, переплетённые с другими руками, когтистые и без когтей. Казалось, будто руки шевелятся и вот-вот потянутся к тебе.
Полуденное солнце, проникающее, как вор, через балкон, стекало по ситцевой занавеске на сложенные горкой на полу подушки, расшитые позументами, на которых восседала, скрестив ноги, Агния; стекало полуденное солнце и на хрустальный кальян, и хрусталь разбрасывал по половицам и потолку, по стенам и углам радужные ромбы.
Лисица-кинокефалка, запрокинув голову и втянув щёки, курила, причмокивала губами и пускала изящные кольца дыма, жмурясь от удовольствия. На вошедших она, приоткрыв глаз, лишь мельком бросила хитрый взгляд. Погрызывая чубук, она посасывала дым, в носу у неё покачивалось серебряное колечко, а на шее горели гранатовые бусы. Прекрасная кинокефалка встряхнула косичками, вплетёнными в шерсть у неё на голове, и остроконечным, как пламя, ухом напоролась на луч света – в ухе (а именно в левом, правое было нетронутым) вспыхнула похожая на свернувшуюся в испуге гусеницу серьга, тоже серебряная. Агния, разнеженная, – и шерсть её оттого казалась мягче льна, – поднялась с подушек с простительной ленцой, и на шее у неё брякнули шипящие на свету гранатовые бусы, на её жилистых, мужских руках с длинными пальцами зазвенели бесхитростные, тонкие, как спицы, браслеты. В дрогнувшем от шагов кинокефалки градуснике, стоящем на выложенных ёлочкой ссохшихся, плачущих скрипкой половицах, заплескалась фиолетовая муть. Агния зашторила окна, и обстановка в комнате стала совсем уж бессознательной. «Какой же у неё пышный хвост, в пол-лисицы, да ещё и в браслетах! – отметил про себя Астра. – И она выше меня, по крайней мере, на каблуках».
– Я начала без тебя, чтобы тебе неповадно было. Ну, рассказывай, где пропадал? – грозно, точно судья, спросила Агния своим хрипучим голосом и снова уселась на подушки, на своё кресло судьи. – Встретил кинокефала по интересам и решили вдвоём распить нектар? То, что у тебя сегодня день рождения, не значит, что тебе всё сойдёт с лап.
– Нет, что ты, Агнушка, я бы без тебя не посмел… – сказал Репрев с опущенной головой и подумал: «А её предположение звучит куда убедительнее. И как я сам до такого не додумался?» – Я тебе сейчас расскажу, как было дело.
И он рассказал: конечно, свою маленькую ложь, что же ещё. Мир и правда не остановился и уж тем более не схлопнулся.
Агния слушала, с каждым словом Репрева всё выше и выше поднимая брови. Репрев смотрел ей в глаза и излагал с такой непоколебимой уверенностью, что даже Астра засомневался: а не привиделись ли ему лежащий на дороге пёс, доктор, его хижина, операция? Может быть, всё было так, как говорит Репрев? И бутылка была, и по магазинам ходили, да везде не густо, и даже, может, у Астры и в самом деле в серванте завалялась бутылочка пентагонирисового нектара? Да нет, нет, быть этого не может, ну никак! Похоже, Репрев с Агнией играли в такую игру: Репрев врал, Агния оценивала красоту его вранья – и овцы целы, и волки сыты.
Когда Репрев закончил,