ясный месяц. Рядом с Ваней оказался серый в в яблоках конь, с густой кудрявой гривой и сверкающими белками глаз. Он отфыркивался. Потом ткнулся мордой Ване в спину, и они пошли, разрезая телами мокрые полевые травы, вдыхая аромат цветов. Отовсюду лился мерцающий свет и гулкое, плотное пение, которому вторила каждая былинка, тихо звеня в воздухе свою собственную травяную песнь.
Ваня шел и всей душой понимал, что вот оно, сакральное русское поле, по нему ходили с конями и без коней, в нем любили баб, в нем же бабы рожали детей и шли дальше работать в поле. И у каждого русского человека должно быть именно такое бескрайнее поле в груди, ведь на нем будет воздвигнут храм, с колоколами и маковками, через который единственно и можно вознестись в прекрасную, златоглавую небесную Русь.
Ваня ухватил коня за гриву, вскочил на него и поскакал туда, где алела тонкая полоса восхода. Он скакал и скакал. Поле казалось бесконечным, а время изогнулось в дугу. И не было этому переживанию конца и края. Ваня вспомнил, что уже не одну тысячу жизней он именно так и скачет по бескрайнему русскому полю своему.
На словах «я влюблён в тебя Россия, влюблён» Ваня очнулся. Лицо его было мокрым от слез. Влага каплями текла по телу, будто и оно тоже плакало от счастья. Ваня еще некоторое время переживал духовный подъем, но уже медленно скатывался в обычную реальность. Вокруг он видел не поле, а голых людей, сидящих на лавках или лежащих вповалку. Пар неприятно лип к телу. Ваня вышел из парилки. Ему было достаточно. Он прыгнул в купель, поплыл, широко разгребая воду, будто обнимая ее и огромную свою родину, которую он теперь беззаветно любил.
Регистрация в Москве
– Не, я тебя прописку делать не буду, – он смотрел на меня с брезгливым сомнением, будто видел перед собой не двоюродную племянницу из Ташкента, а селедку не первой свежести на рыбном лотке. Тоже мне, родственничек, подумала я.
– Да не нужна мне прописка, мне регистрация нужна. Вам это вообще ничем не грозит.
– Регистрация, прописка, один хрен. Я тебе в этих делах не помощник, – мелкий узбек с водянистыми глазками и хитрой усмешкой не был похож ни на моего отца, ни на его брата, ни на братьев брата, ни на сестер его – короче, не наш какой-то. Его, наверное, мать от соседа родила. Ну и хрен с тобой. Пусть твои «детьма» вот так же в чужом городе маются, как я в Москве.
Он почуял мое проклятье, потому что у него дернулась щека, словно он ишак, на которого села муха.
– Есть тут недалеко человек, – сказал этот двоюродный, будь он трижды проклят, дядя. – Пошли.
И мы пошли. Я бежала за ним по асфальту, мимо домов, по переходу. Навстречу валил поток людей. Мне вдруг захотелось в нем затеряться. Но регистрация была очень нужна, а покупать ее стоило двести баксов.
Мы подошли к странному угловому зданию, которое крыльями расходилось в стороны. В нем было этажей шесть, центральный корпус возвышался над остальными и заканчивался украшениями то ли в готическом, то ли в античном стиле, а еще выше торчала часовенка. Здание выделялось