в ничью.
Вот только для этого надо, чтобы мой противник на нее согласился.
– Тебе очень нужно выиграть деньги? – спрашивает он, прищуривая один из своих круглых глаз.
Наверное, все же лучше сказать ему правду. Если я сделаю вид, что мне не так уж нужна эта ничья, он может и отказаться. А так… Какими бы безжалостными к нам ни были юшейцы, они – разумные существа, а значит, должны знать, что такое любовь к своим детям.
– Да, мне нужны деньги… – с трудом выдавливаю я из себя слова. – Моей дочери нужна пересадка искусственного спинного мозга. Поэтому я… предлагаю вам ничью.
На столе под нашими рукой и щупальцем уже расплывается небольшая лужица крови. Мой соперник смотрит мне в глаза. «Соглашайся же! Пожалуйста! Ну что тебе стоит?!» – кричу я про себя, и на какую-то секунду мне кажется, что он сейчас поймет меня и громко произнесет: «Я согласен!»
И все кончится. Нелли выздоровеет и снова будет ходить – но сейчас я не могу думать даже об этом. Сейчас для меня важнее всего другое – что прекратится эта сумасшедшая боль, что я смогу выпустить это отвратительное щупальце и расслабиться.
Щупальце, которое я сжимаю и которое обвилось вокруг моего запястья, чуть заметно напрягается, и моя рука врезается в стол. Хруст костей заглушают вопли болельщиков-юшейцев. Свет в зале снова начинает меркнуть.
– Вам, землянам, уже предлагали ничью, – отвечает мой противник. – Вы сами от нее отказались.
Сергей Резников. Человечность
Мирон опять избил Машку. Она уже не скрывала синяков, как раньше, стояла с опухшим лицом около меня. Потом робко попросила закурить. Я протянул пачку. Машка взяла сигарету дрожащей рукой и что-то проскулила в знак благодарности.
Третий день я думал о всех нас, и мысли не утешали. Как сказал Проф, картина деградации налицо.
Мы с Машкой стояли и курили какое-то время, пока я не решился и строго не спросил:
– Вот скажи мне честно – вы с Мироном каждый день пьёте? Постоянно водку сюда таскаете?
Машка съёжилась, тряхнула грязной шевелюрой цвета соломы, но ответила зло.
– Нет у нас никакой водки, Макс.
– Не ври.
Она молчала, жадно затягиваясь сигаретой.
– Маша, – продолжил я, стараясь говорить мягче, – я не имею в виду именно водку. Коньяк, виски, любой алкоголь. Помнишь, какая ты была раньше красивая? В институте за тобой парни табунами бегали. А теперь, во что-ты…
– Заткнись! Хватит про это «раньше». Про это «помнишь». Понял?! Хватит!
Она бросила окурок и быстрым шагом удалилась в жилую секцию. Я успел услышать приглушенные рыдания.
Чёрт, как же всё хреново.
Я любил стоять здесь, подальше от людей. Это успокаивало. С высокого потолка пещеры светили фонари, порождая причудливые тени. Огромные ворота поблескивали металлом, создавая ощущение надёжности. Вдоль стен тянулись толстые кабели, где-то