блаженно вытянув больные ноги в валенках, – а знаешь ли ты, что cкоро у наших сусидив-евреев Судный день?
– Кто ж цёго не знаэ, – отвечала Настюха и кидала беспокойный взгляд на дверь подъезда, – кажысь, завтра.
Тут надо отметить, что скамеечка, на которой и проходил этот очень заурядный, на самом деле разговор, стояла во дворе трёхэтажного кирпичного дома прямо напротив магазина «Свитанок», а кто ж в Коростыне не знает «Свитанок»? Сам двор был заполнен детьми, уже не одно поколение которых неспешно вытягивалось под ласковым солнышком и придирчивым взглядом дяди Кости.
– Да, так вот, – продолжал дядя Костя, – а знаешь ли ты, что в кажный Судный день чёрт тырит одного еврея и швыряет в болото.
– Ой, – испугалась Настя, перекрестилась и закрыла рот платочком.
– В яке ж? – Полюбопытствовала, на мгновение забыв о детях.
– В Полежаевском недалече, там ещё, помнишь, трактор утоп.
Настя в сомнении покачала головой:
– Як же вин туды их довозыть?
– По воздуху. Черти ведь летучие. В прошлом году Фомич, ты Фомича знаешь? Едет на своей подводе по Лесе Украинке, глядит – чёрт еврея нэсэ.
– И як же вин выглядае? – Не утерпела Настя.
– Кто, еврей?
– Ни, чорт! Скажэшь тоже! – Хихикнула.
– Ну как, с рогами, хвостом, юркий. Фомич як гаркнет: Стой! Отпусти! Чёрт испугался, да еврея и выронил.
– Вин живый залишився?
– Кто, чёрт?
– Еврэй!
– Жив. Отряхнулся и побиг. Чёрт ведь низко летел, ну метра два от земли. Они вообще невысоко летають.
– А куды побиг?
– А я звидкы знаю? И Фомич не знает. Ему даже спасибо не молвили. Он потом от обиды неделю пил.
– Бидолага, – вздохнула Настя и поднялась, – колы б вин у нашему будинку жив…
– Кто, чёрт?
– Тьфу на тэбэ! Та ж еврэй! Я б його спытала. А по правди, – упёрлась руками в бока и подозрительно посмотрела, – твоему Фомычу вириты… Балаболка вин. И пьяныця, якых пошукаты.
– Да я сам видал, – возмутился дядя Костя, – хватает и тащит! Истинный крест, тащит! Вот давай завтра вместе подывимся?
– Трэба дуже, – фыркнула Настя, – що, в мэнэ своих справ мало? – И убежала в дом.
Дядя Костя только сожалеючи вслед посмотрел. И тут же переключился на другого собеседника, чернявого и небольшого роста, как раз из народа, представителей которого бросают в Полежаевское болото.
– Драстуйтэ, Яша!
Но серьёзный Яша с чубом был нерасположен к разговорам и, видимо, не подозревал о возможной своей участи – а ведь кто знает, крикнет ли такой легко обижающийся дядя Костя в ответственный момент. Яша вообще не верил в предрассудки, был человек военный, нездешний, и приехавший с женой в свой законный отпуск к её старикам. Еле кивнув, мол заметил, он прошёл дальше, твёрдо ступая босыми ногами. Надо тут сказать, что Яша по Коростыню ходил босиком принципиально,