лёгкий снег. Заметно потеплело, но слякоти не было. Вообще, было очень хорошо вот так идти, молча, зная, что тот, с кем ты идёшь, думает о тебе, а ты думаешь о нём, и мысли эти – приятные, печальные и светлые.
У дома остановились. Постояли немного. И тут она произнесла слова, ранившие меня, но показавшиеся чудесными:
– Вы подарили мне необыкновенный вечер, и… И я не знаю теперь, как мне жить дальше.
А я ничего не мог ответить, потому что вдруг почувствовал большую ответственность, лёгшую на меня. Ответственность эта не испугала меня, мне было удивительно хорошо, и в то же время совесть говорила мне: а имеешь ли ты право вторгаться в чужую жизнь, спасая себя, насколько порядочно это и не подлость ли? Но голос совести был слабее эгоизма: я наклонился и, взяв её за руку, поцеловал в щёку. Она не ответила, но и не противилась. Тогда я наклонился ещё раз и поцеловал – в висок, глаза, опять в щёку, не в губы. И после этого, спеша, в радости и смятении ушёл. А она так и осталась стоять у подъезда. Через какое-то время я оглянулся: она все стояла, закрыв лицо руками. Я ускорил шаг.
После этого вечера жизнь моя пошла по-иному. Это все почувствовали. Жена, как мне показалось, теперь с особым вниманием осматривала квартиру. Особенно кухню и спальню. Разумеется, ничего, кроме обычной небрежности, которая характерна для мужчины, оставшегося без женского надзора, заметить не могла. В ее любопытстве была даже некоторая ревность. Товарищ заметно повеселел, хотя чувство неловкости было ещё прежним с обеих сторон. Вот, на работу я ходил уже не такой подавленный, и мне не нужно было скрывать своё горе, потому что оно как бы стушевалось, а насущным было понимание того, что за две стены от тебя сидит человек, вдруг ставший близким, человек, от которого идёт направленный на тебя поток тепла и светлой печали. С утра я сидел за рабочим столом у себя в кабинете, звонил, отвечал на звонки, задавал вопросы сотрудникам, отвечал им, но напряжение до тех пор не покидало меня, пока я не убеждался, что Она уже здесь. Это могла быть «случайная» встреча в коридоре, произнесение кем-либо её имени, мелькнувшая в проёме двери знакомая фигура. Иногда я сам звонил главбуху и, разговаривая, прислушивался к звукам в надежде услышать её голос или её имя. Но когда я убеждался в том, что она на месте, успокаивался, и тогда работа шла весело и споро. Теперь я уже не сидел допоздна, как раньше, а ждал, когда она выйдет, и провожал её. И мы уже целовались при расставании «по-настоящему», хотя больше всего мне нравилось целовать её глаза, лоб, скулы, виски и лишь потом губы и шею. Это было удивительное, странное время, когда я чувствовал, что летаю и боюсь опуститься и встать на землю. Я был в каком-то болезненно-счастливом состоянии: горе и счастье сошлись в одной точке, и центром их встречи было мое сердце. Совесть иногда испытывала меня: а как ты поступишь, если жена предложит тебе начать все заново? Нет, уходил я от ответа, потому