осмеливается заговорить со мной без причины. Я пытаюсь это изменить, но… перемены требуют времени. Привести в порядок экономику и армию – сущий пустяк по сравнению с тем, как трудно поменять привычки людей.
– Да, кажется, большая часть обитателей дворца боится даже взглянуть на ваше лицо.
– Так и есть. А вторая часть мечтает меня убить.
Юкинари снова улыбнулся той самой неуверенной улыбкой – зимнее солнце, – но Гэрэл подумал, что сказанное им не очень похоже на шутку.
– Шутка должна быть смешной, а это совсем не забавно, – заметил он.
Император пожал плечами.
– Я надеялся, уж вы-то оцените. Люди, которые стоят у власти, обычно знают, что придворная жизнь только со стороны выглядит красиво. – Он продолжал говорить шутливо, но видно было – сам недоволен, что разговор принял такой поворот.
Верно, в Чхонджу точно так же интриговали и ненавидели – дворец Токхына был тем еще змеиным гнездом. Это всего лишь естественно: власть не дается без борьбы, слабый у власти не удержится. Он, что ли, жалуется на свою участь?
И Гэрэл резковато сказал:
– Такова природа власти: за нее приходится расплачиваться одиночеством. Или вы пытаетесь сказать, что не хотели быть императором?
– Я старший… теперь уже единственный сын своего отца. Трон – не то, от чего можно отказаться, – уклончиво ответил Юкинари. – Все, что я могу, – стараться быть достойным правителем, чтобы хотя бы занимать этот трон не напрасно.
– И все же если бы вам дали выбор…
– Думаю, каждый занимает именно то место, которое назначено ему богами. – И чуть тише Юкинари добавил: – Хотя в минуты слабости я думаю, что предпочел бы родиться простым горожанином.
Гэрэл не сдержал смешок:
– Вряд ли вы даже приблизительно представляете себе жизнь простых людей.
Юкинари помолчал, затем как будто невпопад сказал:
– Вам когда-нибудь приходилось носить тяжести?
– Бывало, – ответил Гэрэл, недоумевая: что он хочет сказать?
– Представьте себе, что вам предстоит перетащить с одного места на другое десяток ящиков. Первый кажется практически неподъемным. После того, первого ящика второй – уже совсем не такой тяжелый, хотя на самом деле их вес одинаков; может быть, вы даже ощутите радость от того, что он как будто легче первого… Но значит ли это, что жизнь должна быть непрерывным тасканием тяжестей? Если твоя жизнь не так тяжела, как чья-то еще, значит ли это, что надо ей радоваться? Я иногда думаю, что люди – все люди – предназначены для совсем другой жизни, такой хорошей, какую они не могут себе даже представить…
Гэрэлу вспомнилась мать. Она вполне могла бы сказать что-то подобное. Нет, она не только могла, но и говорила. Постоянно. Перед его внутренним взором с необыкновенной яркостью нарисовался один из моментов, когда она смотрела куда-то сквозь него, вдаль, своими голубыми глазами – такими яркими, что даже зрачки казались синими, – смотрела и видела совсем не то, что все остальные.
«Знаешь,