в тарелку и отодвинула тарелку в сторону. Видно было, что она думает, как начать, и чтобы оттянуть этот момент, Даша сделала движение, чтобы встать и убрать со стола. Любава жестом остановила ее и спросила:
– Даш, что не так?
– Я пойду, пожалуй, меня мама ждет. Беспокоится, звонила уже.
– Ну ты доешь хотя бы!
– Нет, спасибо, я пойду. Люб, я тебе все настроила, если что – звони.
***
Дома в нос ударил кислый запах перегара. Мать сидела за столом, уронив голову на руки, и спала. На липкой грязной клеенке стояла почти пустая бутылка водки и зверски вскрытая банка шпрот.
– Мааам! Мам! – Даша потрясла мать за плечо. Та промычала что-то невнятное и повернула голову, по-детски подложив ладонь под щеку. Из приоткрытого рта вытекла перламутровая ниточка слюны.
Глава 4
Пальцы врача сбивчиво и замысловато танцевали по клавиатуре. Тишину в кабинете нарушало только щелканье клавиш и сдвоенное дыхание. За окном раскидистый куст мерно покачивал ветками с одним-единственным сухим листом. Он дрожал, но упрямо продолжал держаться за эту ветку.
“Прямо как я”, – подумала Марина Анатольевна. Она улыбалась, наблюдая, но за этой гримасой не было улыбки. Это была привычная уже маска, которую она надевала каждое утро и снимала только ночью, ложась спать.
Она прикрыла глаза. Когда это случилось? Она силилась вспомнить, уловить момент, когда ее жизнь стала такой. Не получается, нет.
Одно за другим она перебирала воспоминания. Доставала их бережно, словно боясь, что память, как прохудившийся мешок, рассыпет их песком, потеряет навсегда.
Вот самое первое – яркое, прыткое, как солнечный зайчик. Ей шесть лет. Она бежит по лугу, смешно раскинув в стороны руки и высоко задирая колени. Косые солнечные лучи отбрасывают длинные тени, а высокая трава путается, хватает за ноги. Она беспечна и беззаботна. Ее смех звенит колокольчиком и рассыпается в жарком мареве. Ему вторят родные голоса. За ней следом бежит сестра – они играют в салочки. Она оборачивается и на короткий миг видит на краю луга маму и бабушку. Мама, всегда чопорная и строгая, и сейчас смотрит на них, сдвинув брови к переносице. А бабушка стоит, сложив руки на белый передник и ее милый, заросший лучами-морщинками, рот смеется так же звонко и заразительно, как и она сама. Вот сестра делает отчаянный рывок, хватает ее за руку и сильно дергает. Они сталкиваются, падают и кубарем катятся, сминая буйную зелень. Сломанные травинки щекочут и покалывают сквозь тонкое летнее платье. Она смотрит сестре в лицо и смех толчками прорывается через сбившееся дыхание. Впереди у них целое лето, несчетное множество дней, наполненных запахами, светом и смехом. И счастьем.
Воспоминание задрожало и оборвалось, как пленка в диафильме. Но нет, вот следующий слайд. Ей одиннадцать. Сегодня великий день. Она в колючей синей юбке и тесной белой блузке, и бант торчком на голове. А на руке как пламя – пионерский галстук. И в животе щекотно. Еще вечером защекотало. И все утро. И вот сейчас особенно сильно. Только бы не забыть клятву! Только бы не опозориться!