за полчаса выжать сок из двухсот апельсинов – всё, что было для этого необходимо – это нажать двести раз на красную кнопку.
Пару раз в месяц на виллу врывалась целая армия поставщиков и доставляла несколько сот ярдов парусины и такое количество разноцветных лампочек, как будто намеревались превратить огромный сад Гэтсби в сплошную рождественскую ёлку. На бескрайних столах, среди блистающих рядов разных закусок и салатов, цветастых, как наряды арлекинов, красовались нашпигованные специями поросята и индейки с боками червлёного золота.
В главном холле воздвигался обширный бар, по типу богатых гостиничных баров – с блестящим бронзовым подиумом, и моё знание спиртных напитков буксовало от перечисления всех этих ликёров, джинов и каких-то забытых древних настоек, названия каких не только я, но и присутствовашие дамы не могли внятно произнести на обычном человеческом языке.
К семи вечера оркестр занимал своё место, это было не пять каких-нибудь жалких оборванных музыкантишек, а полный состав – здесь были и гобои, и тромбоны, и саксофоны и скрипки, и корнеты и пикколо, и целая армия маленьких и больших барабанов.
Последние купальщики возвращались с пляжа и переодевались наверху, машины из Нью-Йорка выстраивались по пять вряд, а все холлы, салоны и веранды расцвечивались разноцветьем красок и причудливым обилием самых разнообразных и странных причёсок последней моды вкупе с шалями, от каких у кастильских красоток отвисли бы челюсти. Бар постепенно раскочегаривался на полную мощь, и по саду всё время, как лебеди по пруду, плыли подносы с коктейлями, воздух полнился тысячами ароматов и множеством смешков, шепотков и светской болтовни, россказней, баек, сплетен, оборванных внезапным вторжением, обидами, которые бывают забыты на второй рюмке, пылких признаний и вальяжных привествий тех, кто никогда не знал о сущестовании друг друга или ещё вчера ненавидел и интриговал.
По мере того, как Солнце отворачивало от людей своё ярое лицо, огни на поляне сверкали всё ярче. Вот оркестр грянул золотистый, нежный шлягер, так сочетавшийся с морем коктейлей, и оперная капелла взяла тоном выше.
Весёлый смех, короткий или раскатистый, рос с каждой минутой, изливаясь из сердец всё свободнее, всё легче, все жарче и избыточней, и новый взрыв готов был полыхнуть, зажигаясь от любой ничтожной шутки. Быстро сплотившиеся кружки гостей мгновенно распадались, чтобы образовать новые, ещё более шумные и многолюдные. Особенными непоседами были юные красотки, самоуверенные и наглые, они мелькали, как ночные мотылки, выставляя ножки, выскакивая то там, то тут, то в окружении солидных дам бальзаковского возраста, ловя искры бриллиантового света славы, и на мгновение становились центром притяжения и внимания, тут же уносясь в ауре своей победы, мелькая среди плывущих, мельтешащих, ржущих в непрерывно меняющихся красках лиц. Внезапно какая-то потрясённая цыганской свободой душа, сотрясая паловыми кружевами и рюшками, за секунду до того опрокинув схваченный с проплывающего