бутылку виски.
За всю жизнь мне пришлось наклюкаться в умат только два раза. Этот был вторым. Поэтому, сразу скажу, всё происходившее тогда я воспринимал сквозь мутную пелену, хотя до восьми часов в окна врывалось яркое Солнце.
Миссис Вилсон, сразу уютно устроившись на коленях Тома, всё время звонила кому-то, а когда выяснилось, что курева нет, мне не оставалось ничего, как отправиться за сигаретами. Вернувшись, я застал пустую гостиную, и скромно усевшись в углу и принялся за чтение «Симона, Прозываемого Петром» – и не мог понять, то ли это была несусветная чушь, то ли от выпитого виски я ни черта не соображал, но слова так и не склеивались в моей голове во что-то путное. Не читайте, друзья мои, так называемых «священных» книг!
Спустя какое-то время Том и Миртл (мы уже с миссис Вильмон запросто кликали друг друга по имени) возвратились в гостиную, а немного погодя заявились гости.
Что касается Кэтрин, сестры хозяйки, то ей оказалась видавшая виды девица, довольно стройная, лет за тридцать, с лицом, забеленным, как у клоуна в цирке и копной ярко-рыжих, коротко стриженых волос. Она выщипала все брови до волосинки и навела их поверх под более, как ей казалось, впечатляющим углом, но это дерзновенное поветрие подправлять Природу сыграло с ней не лучшую шутку и сделало её черты странно расплывчатыми и как бы притянутыми за уши.
Стоило ей двинуться, как множество разных кармических колец и браслетов, скользивших на её руках, начинало позвякивать, как куча коровьих колокольчиков.
Она заскочила в комнату с таким хозяйским видом и так властно оглядела мебель в гостиной, что мне поневоле пришло в голову, что она постоянно живёт здесь. Но едва я осмелился спросить её об этом, как она делано-громко расхохоталась, гротескно повторила мой вопрос и одновременно разъяснила, что вдвоём с подругой снимает номер в отеле.
Мистер Мак-Ки оказался маленьким женоподобным человечком с палевым увядшим личиком. По всей видимости, всего минуту назад он брился и ввиду крайней спешки не успел стереть импозантный клок мыльной пены со щеки. Он был жутко респектабелен и надолго задерживался возле каждого, чинно пожимая руки, заглядывая в глаза и раскланиваясь в уверениях. Из его сентенций я уразумел только то, что он как-то граничит «с миром искусства», хотя потом мне стало известно, что он обыкновенный фотограф, и грандиозный портрет старушки-курицы, матери миссис Вилсон, чьё астральное тело благодаря этому теперь постоянно парило под потолком – его рук дело. Он появился с женой на прицепе – слегка томной, довольно красивой мегерой, сразу заполнившей пространство своим пронзительным визгом. Она первым делом поставила меня в известность, что за всю их счастливую совместную жизнь он сфотографировал её не менее ста двадцати семи раз.
Миссис Вильсон к тому времени успела переодеться ещё раз, и теперь на ней было очень помпезное платье из шифона кремового цвета,