старикан. Но как-то не очень верилось.
– Да теперь-то что толку? – ответил Гавриил. – Не сам я выбираю, когда сигнал подать. Знак будет… Коли не исправлю трубу до той поры, не быть мне. Низвергнут в бездну. И поделом.
Василий почесал в затылке, подумал и указал в сторону надраенного тромбона.
– Хошь, погляжу? Может, чего придумаю.
– Нельзя тебе, – архангел отстранил руку с трубой. – Праведник нужен.
Василий понимающе кивнул.
– Ясненько… Праведник, значит? Без грехов который. Да где ж ты его найдешь? Повывелись все. Может, тебе куда в другое место слетать? – Губин оживился. – Послушай, Гаврила. Я тебе не указ. Но только ты уж мне поверь: здесь искать – дохлое дело. А там где-нибудь, глядишь, и отыщется. Подумай, а? Найдешь там человечка подходящего, безгрешного, трубу починишь и протрубишь как положено.
Архангел молчал.
– Я бы тебе помог с трубой, – продолжал развивать свою мысль Василий, – но ты же сам сказал, что нельзя мне. Да и я не козел, понимаю. Нельзя так нельзя. А в другом месте кто-нибудь и нашелся бы. Есть же такие места, не может не быть. Поискать только надо.
Гавриил отрицательно покачал головой.
– Нет, не мне решать. Куда послан, там и трубить. – Он посмотрел на Губина, и голос его дрогнул. – Ты бы отыскал мне праведника, Вася.
Слова прозвучали по-доброму, но сантехник поежился.
Грешен был Василий Губин, грешен. И хотя уже третий час сидел он у стены, куда вначале пригвожден был архангелом, а затем прощен и помилован, хотя узнал он за те часы много такого, чего не узнал за всю прежнюю жизнь свою, однако всё еще металась душа его между сомнением и верой. То и дело нашептывал ему чей-то вкрадчивый голосишко: «Ой, фуфло всё это, Вася. Ой, фуфло!.. В ментовку надо смотаться, в ментовку».
Губин заерзал и, словно спохватившись, шлепнул себя ладонью по лбу:
– Праведник… Праведник… Да ведь знаю я, кажись, одного… Точно!.. Послушай, Гаврюша. Может, ты меня здесь обождешь, а я сбегаю, выясню? Был тут один. Точно был!
Если бы глянул Гавриил в глаза Василия, не стал бы и отвечать ему. Да вот незадача – попала тут сантехнику в глаз пылинка. И стал он тереть глаза кулаком, начал головой трясти, повторяя: «Ах, чтоб тебя, чтоб тебя… Прости, Гаврюша. Пылища кругом. Пол грязный, зараза. Приду – помою. Точно помою… Это ж надо!»
И старался изо всех сил не думать о ментовке. О чем угодно, только не о ментовке!
О магазине думал, об отделе винном, о водке думал, о пиве в бутылках, о пиве в банках, о колбасе думал, о Ленке-продавщице, что в отпуск ушла, о другой Ленке – с шестого подъезда, о болтах, о гайках. Обо всём подряд думал, пока сам себя не задурил окончательно. И всё тер, всё тер глаза свои, нехристь…
И отпустил архангел Василия.
И протопал Василий по комнате своей. И вышел он через дверь свою. И спустился по лестнице. И, оказавшись в большом дворе, прошел по асфальту вдоль мусорных баков. И миновал он трансформаторную будку, где написано было: «Люська сука». И свернул за угол. И узрел на другой стороне улицы низкий дом из серого кирпича. И синюю вывеску узрел