права. Как у нас говорят: в Париже – глазеть, в Лионе – иметь, в Бордо – веселиться, в Тулузе – учиться. Но в конечном счете родитель мой настоял на столице королевства. Дескать, в Тулузе слишком распущенные нравы, тулузские магистры имеют дурную репутацию в высших кругах Церкви, будто бы все они там тайные еретики и недобитые катары. К тому же, в Тулузе нет теологического факультета. Конечно, можно было потом перебраться в Париж, совершить peregrinatio academica101, но родитель мой сказал, что лучше с самого начала пускать корни в столице, обзаводясь нужными знакомствами, знанием того, что и как делается. Пришлось покориться родительской patria potestas102. Хотя у меня от этой теология с самого начала скулы сводило. То ли дело Тулуза с ее «Консисторией веселого знания», с ее певучим ланге д’ок103, который не сравнить с грубым франсиманским говором или шершавой латынью. В Тулузе можно встретить самого Раймуна де Курнета, последнего из трубадуров, или великого Гильема Молинье.
– Но согласись, брат Арно, что и мы неплохо провели свои младые годы на Соломенной улице? – Бидо с улыбкой почесал кулаком свой мясистый бретонский нос.
– Ты так говоришь, словно уже состарился, – ответил ему Арно. – Сколько тебе сейчас, двадцать пять?
– Двадцать шесть почти. Я же двумя годами младше тебя. А помнишь, как ты придумал поженить «Веселого англичанина» и «Подвыпившую свинью»?
– Это как? – не понял Мартен.
– Это были два такие кабачка в Латинском квартале. Один назывался «Веселый англичанин», у него на вывеске еще красовался английский матрос в какой-то странной позе: как будто справлял малую нужду. А другой кабачок назывался «Подвыпившая свинья», и на вывеске, как несложно догадаться, была намалевана жирная свинья. Тогда как раз началась первая война с англичанами – не та, что три года назад, а старая, когда король наш104 объявил о конфискации Аквитании за укрывательство изменника Робера д’Артуа, а английский сюзерен заявил свои претензии на французский трон105. Так вот, мы с Арно как-то ночью сняли вывеску с «Подвыпившей свиньи» и подвесили ее к доске с веселым матросом. Так сказать, подложили англичанину свинью. И стало выглядеть так, будто англичанин греховодит со свиньей, хе-хе-хе, – здоровяк Бидо не выдержал и разразился заливистым детским смехом.
– Правда, какая-то тля тут же донесла на нас ректору, и пришлось возвращать вывеску на место, – добавил Арно. – Ненавижу этих благоупитанных парижских торгашей с их жлобством и ханжеским тупоумием.
– А уж как они тебя ненавидят, несложно представить! – улыбнулся Бидо.
– Это да, – согласился Арно. – Кому ж понравится, когда тебе всю ночь кидают камнями в окно, да еще и норовят обесчестить твою дочурку, твое ненаглядное прыщавое сокровище. Так что восславим мудрость покойного Филиппа Августа и те привилегии, что даровал он парижским схоларам.
– Что еще за привилегии? – казалось, расспросам