за трубкой, расхаживая по маленькой террасе перед шале. Ни одно из окон не было освещено. Спала ли она? Слушала ли она его шаги? Жалость росла в нем, когда он думал о ней. Завтра она вернется к жизни, которую явно ненавидит. Мир, в конце концов, мог быть устроен лучше. Он зажег свечку и пошел к себе; но ему показалось, что не прошло и пяти минут, как проводник постучал в его дверь. Когда Чейн спустился в столовую, Сильвия Тезигер уже пила кофе.
– Что же, вы спали? – спросил он.
– Я была слишком возбуждена, – ответила она. – Но я совсем не устала.
Они вышли в половине второго и начали подниматься прямо вверх за хижиной. Звезды мерцали над ними на темном безоблачном небе. Заря еще не занималась. Большие скалистые образы Шардонрэ по ту сторону ледника и крутые ледяные скаты Зеленого пика были еще во мраке. Можно было думать, что они идут вверх, по гладкой каменной пустыне, простирающейся до края горизонта. Они шли гуськом. Впереди Жан с фонарем в руке, за ним Сильвия. Так они шли часа два вдоль левого края ледника и потом спустились на лед. Темнота постепенно редела. Можно было различать туманные массы черных скал, поднимавшиеся где-то высоко и далеко. Небо бледнело, скалистые массивы приближались, и свет проникал со всех сторон в белый бассейн ледника.
Сильвия остановилась.
– В чем дело? – спросил Чейн.
И тут он увидел на ее лице выражение, вдруг вернувшее его к тем дням, когда ему в первый раз открылась красота ледяного мира. Он, казалось, переживал вторично эту минуту. Сильвия стояла и смотрела на огромный, ровный глетчер. Губы ее были полураскрыты. Величественная тишина картины ошеломляла ее. Не было ни шепота ветра, ни шелеста деревьев, ни пения птиц. Не было еще ни треска льда, ни грохота падающих камней. И так же как тишина поразила ее слух, так и простота красок поразила ее глаза. Не было никаких оттенков. Белый лед наполнял все дно и простирался высоко в расщелины гор, нависая зубчатыми льдинами с их склона. А надо льдом и выше его черная стена скал круто поднималась ввысь, завершаясь зубцами исключительной красоты.
– Я буду очень рада, что все это видела, – сказала Сильвия, как бы запечатлевая картину в своей памяти. – Более рада, чем чему-либо другому. Это будет хорошее воспоминание, о котором можно думать, когда бывают неприятности.
– А разве должны быть неприятности? – спросил он.
– Не портите мой единственный день, – ответила она с улыбкой.
Она двинулась вперед. Чейн немного отстал, разговаривая с проводниками. Скоро Жан остановился.
– Вот наша гора, мадмуазель, – сказал он.
Сильвия поглядела в том направлении, куда он указывал. Прямо перед ней круто поднимался язык ледника, а вокруг него, еще круче, вздымались утесы, наверху становившиеся отвесными. Верх был не остриём, а закругленным снежным хребтом, с которого снег нависал, как пена на краю стакана. Одиноко над северным концом этого снежного хребта поднималась черная скала.
– Это, мадмуазель, и есть пик Аржантьер. Здесь мы перейдем через ледник.
Жан