выходит из гипноза. Смотрит на мой дом. – Короче, если ты и правда в последний раз ел яичницу двадцать третьего числа, то проверь яйца из холодильника. Одно должно оказаться протухшим.
Мурашки догадки рассыпаются по спине, рот приоткрывается от озарения, а Стёпка усмехается, подмигивает, щёлкает пальцами и удаляется восвояси домой. Я с гулко бьющимся сердцем спешу к крыльцу. На моём внутреннем мире тикает бомба, если она и взорвётся, то уже через несколько секунд.
Под ошалелый взгляд сонной мамы подбегаю к холодильнику.
– Артёмка, ты, наверное, кушать хочешь, – говорит она, но я её не слушаю и достаю шесть оставшихся яиц. – Я бы не посоветовала тебе их есть. Они уже почти месяц там лежат. Давай я свежие куплю или что-нибудь приготовлю.
Мама словно призрак шаркает мелкими шажками к столу.
– Нас всех вывела из равновесия… то, что случилось с Андрюшкой.
Я устанавливаю перед собой тарелку, но хорошо слышу слова мамы. Она хотела сказать смерть. Смерть Андрюшки. Кто знает, мелкие ещё может быть жив. Пусть он в недоступном месте, точнее – в недоступном времени, но ЖИВ!
Бью первое яйцо. Нюхаю. Оно нормальное. Выливаю его в раковину. Второе. Третье. Четвёртое и да… Вот оно. Тот, кто хоть раз разбивал тухлое яйцо, знают этот жуткий фимиам, перебивающую ароматы всех сортиров мира. А если оно попадает на пальцы, то сколько не мыль порошками, вонь будто забирается под ногти, в самые дальние уголки, и ещё несколько дней лезет в нос.
Прикрывая рукавом нос, я оглядываюсь на маму.
– Тухлое, да? – морщится она, а на лице как бы написано: да мне плевать вообще.
Я киваю.
– Ну я же говорила, – жмёт плечами она. – Этим яйцам уже много дней… фу… – теперь аромат доносится и до неё. – Открой окно, Артём, брось ты эти яйца.
Я выливаю тухлятину в раковину и открываю воду. Однако на этом не останавливаюсь. Что если яйцо и правда протухло от времени? Я проверяю оставшуюся пару.
Они оказываются свежими.
Дома я не задерживаюсь и тут же возвращаюсь к Стёпке, который собирает мусор по гостиной.
– Одно протухшее, – говорю я, едва ворочая языком от.. не знаю даже, страха, ужаса, удивления, восхищения.
– Я так и думал, – вздыхает Стёпка и как ни в чём не бывало швыряет в мусорный пакет использованные салфетки, хлебные куски, найденные на полу. Вид у друга такой, будто мы говорим не о временной аномалии, а о пересоленных кабачках.
– Чёрт возьми! – я запускаю пальцы в волосы, и нарезаю по гостиной круги. – Теория, кажется, и правда верна. Это… это сумасшествие какое-то!
Стёпка задумчиво отдирает от поля конфетный фантик и рассматривает его.
– На девяносто пять процентов понятно, что моя теория верна.
– Девяносто пять? Да тут все сто!
– Ну, яйцо и правда могло протухнуть от времени, – вздыхает Стёпка, отправляя фантик в мусорный пакет.
– Ты правда веришь, что оно протухло после двадцать третьего июля?
– Вопрос не в том, во что я верю, – Стёпка смотрит на меня и жестом профессора Гарварда поправляет очки. –