мне.
– Блин, идиот, делай что хочешь, – машу рукой я, напрягший внимание на Андрюшке.
Дольки помидора зашлёпали по сковородке, а Стёпка продолжил:
– Ты говоришь, что в тот день, двадцать третьего июля, Андрюха и правда предсказывал твои шаги? И это не шутки?
– Ну… – я задумываюсь. Как давно это было, вечность назад. – Помню, что про пасту он сказал. Перечислил продукты, которые мама купит, да и всё. Но он и ошибся.
Стёпка хмурится и на долю секунды перестаёт резать помидор. Задумчивый взгляд косится в мою сторону.
– Он сказал, что утром, когда я буду делать яичницу, мне попадёт тухлое яйцо, но так не оказалось.
Дольки томата снова зашлёпали на сковородку.
– Ты задумался? – спрашивает Стёпка.
– Задумался о чём?
– Когда начал делать яичницу, ты подумал, о том, какие яйца взять?
Я теряюсь.
– Да не помню как-то. Может, и задумывался.
Отбросив половинку томата на полку, Стёпка достал из холодильника два яйца. Внимательно посмотрел на них и прищурился:
– Надеюсь, они не протухшие.
– Слушай, ты и правда мне яичницу делаешь?! – едва сдерживая смех, восклицаю я.
Стёпка смотрит на меня по-взрослому, до жути серьёзно.
– А что, не похоже? – хмурится он, а потом разбивает яйцо на сковородку. – Предпочитаешь глазунью или болтанку?
– Глазунью, – всё ещё усмехаюсь я, но шутки исчезли, и в сердце тлело лишь умиление. Не, ну правда, Стёпка поразил меня заботой и домовитостью.
– Ночью Андрюха сказал, что мы все проживаем двадцать третье июля уже в двадцать третий раз, но мы ничего не помним, просыпаясь каждое новое утро, а он помнит, так?
– Ну… вероятно. Я уже плохо помню.
Стёпка заводит глаза.
– Даже я помню почти наизусть каждое твоё слово.
– Да ну тебя. Я тогда думал, что мелкий просто стебётся.
– Кстати, зря, – опять хмурится Стёпка.
– Где он, тогда? – жму плечами я. – Инопланетяне? Правительственные организации выкрали?
В воздухе сверкает тарелка, Стёпка ловко ставит её на стол передо мной и снимает сковороду с плиты. Яичница легко соскальзывает в тарелку с тефлоновой сковороды.
– Ешь, – кидает Стёпка и заливает сковороду водой.
– А ты?
– Я только что поел.
Я достаю из ящика стола нож и вилку, аромат жареных яиц переполняет возбуждённый мозг счастьем. А ещё, Стёпка теперь мой друг. Навеки!
– Спасибо тебе большое. Не ел яичницу как раз с двадцать третьего июля. Мать перестала готовить, а я боюсь теперь даже спускаться.
Я приступаю к еде, а Стёпка тем временем тщательно вытирает руки о полотенце.
– Что, так всё плохо? – хмурится он.
– Ещё как, – киваю. – Вчера из холодильника выкинул приличный кусок колбасы. Такой замшелый, что опарыши бы отравились. Лежит там, похоже, с двадцать третьего.
Стёпка вздыхает, достаёт из холодильника коробку грушевого сока и ставит передо мной, а потом добавляет пустой стакан.
– Ну ты прямо