рукой едва приподнял оружие, как тут же выпустил рукоять из ладони, едва не смеясь над своим бессилием – его ослабевшая рука совершенно не может держать оружие. Но все же он вновь взял меч и кое-как затолкал его в ножны. Наощупь поискал на поясе длинный кинжал, но видимо воспользовался им в битве.
Проковылял вперед несколько десятков шагов и с более возвышенного места ему стало видно, что впереди по полю шныряют вражеские воины, срывая с убитых оружие и украшения. С отяжелевшим телом и бессильными руками Рамалли не мог сразиться с ними. Правой рукой он не мог двинуть без острой боли, левая тоже была бесполезна.
Прятаться, как мышь, в зарослях или густой траве и ждать унизительной смерти, когда его обнаружат и умертвят, он не желал.
И Рамалли стоял во весь рост в предельном спокойствии и с проясненным взглядом.
Уже несколько раз за годы разных войн, Рамалли не имел выбора и ждал своей гибели в мужественном бесстрашии.
Осознанная смелость перед смертью всегда жила в душах воинов – их наполняла уверенность в благе смерти, обретенной в бою. В прошлых и настоящих битвах постоянно гибли их предки, деды, отцы, братья, и потому воины не видели особенного несчастья в своей собственной гибели. Их души постоянно лелеяла и утешала мысль, что прекрасная цель их жизни – это погибнуть в бою, как погибли их родственники и друзья, как погибнут в будущих битвах их еще не выросшие дети, внуки и правнуки. Все воины рождены для этого: убивать и быть убитыми.
Поодаль возле склона холма тек широко и мелко разлившийся ручей, до самого своего дна прогретый жарким солнцем. Вокруг ручья возвышались кусты дхавы, густо осыпанные пурпурными цветами, а между Рамалли и ручьем красовался весь в цветах душистый куст жасмина, и красота и чистота его отрадно белеющих цветов сейчас была почти болезненна для глаз Рамалли. Рамалли не мог сейчас наклониться и вдохнуть аромат жасмина, но невольно подступил поближе, чтобы быть возле красоты любимых цветов.
В это время из-за рощицы появилась группа всадников. Их военачальник, опустив поводья и небрежно покачиваясь, ехал на светло-золотистой молодой кобыле с черной гривой и хвостом. Точно разбойник или ракшас, главарь до самых глаз зарос жесткой щетиной черной бороды, густо торчащей по сторонам его темно-загорелого лица.
Воины, до этого собиравшие добычу и приглядывавшиеся к Рамалли, теперь указали главному всаднику на раненого чужого воина. Главарь и сам увидел его, но сначала сделал вид, что смотрит по сторонам, а затем вдруг уставился на Рамалли, ткнул в его сторону плетью, зажатой в руке, и повелительно заорал:
– Эй, ты, подойди сюда!
Рамалли обошел куст дхавы и подошел к чужим воинам. Главарь отряда слегка свесился к нему с коня, его масляно-темные глаза бегали по сторонам, шныряя вокруг лица Рамалли, а потом он прямо уставился ему в глаза, громко похвалился победой:
– Наш раджа Касива уже снова в своем