может, если не обращать внимания на иностранку, она уйдет. Мужчины – ни одному не выпало раньше видеть здесь Юнис – спрашивали у нее вполголоса, что это за странная женщина, что это она делает, сидя в одиночестве в баре. Вопрос смутил мадам Папаконстанте.
– Туристка, – ответила она.
– Тут? – воскликнули они с изумлением.
– Она немного сумасшедшая, – ответила она вместо объяснения.
Но была недовольна присутствием Юнис; ей хотелось, чтобы та ушла. Наивно решила попробовать ее напоить и, не желая больше вступать с ней в разговоры, послала с Лолитой выпивку, двойной неразбавленный джин, к ее столику.
– Ahí tiene,[35] – сказала Лолита, ставя стакан.
Юнис злобно глянула на нее и, взяв стакан, осушила его двумя глотками. Непосредственность мадам Папаконстанте ее очень забавляла.
Через несколько минут Лолита возникла у столика с другим стаканом.
– Я этого не заказывала, – сказала Юнис – лишь посмотреть, что произойдет.
– Подарок от мадам.
– Ah, de veras![36] – сказала Юнис. – Постой! – резко окликнула она, когда девушка стала отходить. – Скажи мадам Папаконстанте, что я хочу с ней поговорить.
И вот уже мадам Папаконстанте склонялась над столиком.
– Вы хотели меня видеть, мадам?
– Да, – ответила Юнис, очевидно с усилием фокусируя взгляд на мясистой физиономии. – Мне не очень хорошо. По-моему, я немного перепила. – (Мадам Папаконстанте выразила беспокойство, но не очень убедительно.) – Думаю, – продолжала Юнис, – вам придется проводить меня в комнату и позволить мне прилечь.
Мадам Папаконстанте вздрогнула.
– О, невозможно, мадам! Дамам не разрешается быть в комнатах.
– А как же девушки?
– Ah, oui, mais ça c’est naturel![37] Они у меня работают, мадам.
– Как угодно, – беззаботно сказала Юнис и запела, поначалу тихо, но с быстро увеличивающимся напором; мадам Папаконстанте вернулась за стойку в сомнениях.
Юнис Гуд пела и пела, все громче. Она спела: «Мне нужно пройти мимо твоего дома, чтобы попасть в свой» и «Вон из города».[38] Когда она дошла до «Я всегда был как бы жено-ненавистник» и «Последнего сбора»,[39] звук, исходивший из ее обширных легких, больше всего напоминал протяженный визг.
Заметив возраставшее опасение на лице мадам Папаконстанте, она с удовлетворением сказала себе: «Я проучу старую суку раз и навсегда». Она с трудом поднялась на ноги, умудрившись при этом опрокинуть не только стул, но и столик. К ногам мужчин, стоявшим с одного конца стойки, полетели осколки стекла.
– Aaah, madame, quand-même![40] – в испуге воскликнула мадам Папаконстанте. – Прошу вас! Вы устраиваете скандал. У меня в баре нет скандалов. Это уважаемое заведение. Я не могу позволить приходить полиции и жаловаться.
Юнис кособоко двинулась к бару и, смущенно улыбаясь, оперлась рукой на плечо мадам Папаконстанте, похожее на подушку.
– Je suis navrée, – с запинкой начала она. – Je ne me sens pas bien. Ça ne va pas du tout.[41]