умер накануне от хвори, что буквально пожирала несчастных узников. Теодор силой заставлял себя не смотреть в сторону кое-как прикрытых тряпками тел. Где-то там, среди них, лежит малыш Франсис, завёрнутый в шаль матери. Наверное, его душа уже на небе и младший Борегар стал ангелом.
– Ну всё, пора, – вывел его из оцепенения шёпот Мари-Аньес. – Давай, Тео. Постарайся набрать воздуха и проплыть под водой как можно дольше, чтобы тебя не заметила охрана.
– Мама! – Мальчик хотел прижаться к матери, но она отшатнулась и покачала головой.
– Не прикасайся ко мне, Теодор. Возможно, я уже больна, а ты должен, нет, просто обязан выжить! Послушай, послушай меня, сынок… – Голос женщины на мгновение смягчился, но глаза её горели мрачным огнём, и взгляд, полный ненависти, заставил его вздрогнуть от страха. Ничего более в этой осунувшейся женщине с всклокоченными волосами и хищным оскалом вместо улыбки не осталось от блестящей герцогини Борегар. Несчастная походила на ведьму, чей зловещий облик вызывает ужас у всякого человека.
– Мама, прошу вас! – Теодор стиснул руки. – Я не могу вас бросить! Это низко и не достойно мужчин нашего рода.
– Замолчи! – хрипло бросила женщина. – Ты слышал, что я сказала? Ты будешь жить и даже этим отомстишь каждому, кто вверг твою семью в пучину гибели. Пусть в глазах святого отца моё материнское благословение звучит кощунственно. Запомни, Тео, какие бы неправедные поступки ты ни совершил, если они помогут тебе остаться в живых, то я приму на себя любые твои грехи. Ибо за те муки, что мне довелось испытать, Господь меня простит. А теперь иди, и помни мои слова.
Теодор вновь вскинул на мать затравленный взгляд и, встретившись с её глазами, в которых продолжало плескаться пламя одержимости, прикусил губу и, осенив себя крестом, начал спускаться в узкий лаз. Только когда мальчик исчез под полом и спустя минуту послышался тихий всплеск воды, Мари-Аньес торопливо уложила доску на место и, опустившись возле стены рядом со священником, глухо зарыдала, уткнувшись лицом в обрывки верхней юбки.
Отец Жильбер погладил женщину по плечу и шепнул:
– Дочь моя, отчего же ты солгала о болезни? Разве не жестоко лишить ребёнка последних объятий матери?
– Как вы не понимаете, отец Жильбер… – Женщина вскинула на старика болезненный и потухший взгляд. – Если бы я обняла Тео, то не смогла бы расстаться с ним. А уйти вдвоём не было никакой возможности, я не смогла бы оставить здесь тело малыша и с ним доплыть до берега, я стала бы виновницей гибели старшего сына. Пусть он думает, что хворь настигнет меня раньше, чем казнь. И моя грубость всего лишь результат жара.
– Прости меня, дочка… – Священник обнял герцогиню за плечи и прижал к себе. – Ты поступила верно. Я буду молиться до самой смерти, чтобы Господь принял твою душу, а мальчику сохранил жизнь. Хотя, откровенно сказать, я и представить не решусь, что станет делать ребёнок двенадцати