перестарок. Всех распугает, останется без кола, без двора.
– Прав ты, добрый человек, прав, – соглашался Локка, выпроваживая гостей за дверь.
А после брал Рогнеду на охоту.
Локка насвистывал, приманивая дичь, Рогнеда стреляла без промаха, и в избе потом устраивался настоящий пир.
О сватах кузнец с дочерью не заговаривал – сам не горел желанием отдавать свою кровь и плоть недостойному мужу.
***
Зимой Локка занемог.
Свалился прямо за работой, едва успев раскалённые щипцы отпустить. Рогнеда вернулась из избушки старицы, нашла отца, сгорающего в лихорадке, и побежала обратно – за травами.
Всю ночь Локка бился в бреду, пока Рогнеда утирала ему лоб тряпицей и вливала в пересохшие губы настойки.
Северянка тихо плакала, молясь кому-то, кого не знала. Можжевельник за окном молчал, не шепча ей больше заверений.
К утру жар спал, но Локка не очнулся. Рогнеда использовала все травы, о которых знала и даже потратила редкий корень, что в сундуке под замком лежал, но кузнец продолжал спать, ровно дыша.
Так прошла неделя.
Ковать Рогнеда не умела, заказы жителей лежали недоделанные в кузне. Платить до времени никто не собирался, и постепенно в доме Локки закончилась еда.
Кто-то из сердобольных матушек приносил Рогнеде по одному яичку, да по ломтю хлеба. Но зима для всех была голодной, и щедрее быть никто не мог.
Когда Рогнеда размочила в воде последнюю краюху, чтобы накормить отца, ей оставалось только взяться за лук со стрелами да пойти в лес.
В лесу было тихо. В этой тишине снег звонко скрипел под валенками юной охотницы, мешая ей подобраться к зверью. Да и какое зверьё? Хомяки, суслики давно по норам разбежались, впали в спячку. Кабанов в этих лесах отродясь не было. А зайцев без отцовского свиста Рогнеде в жизни было не приманить.
Охотница блуждала по лесу до темноты, не выпустив ни одной стрелы. Пару раз между деревьев мелькала яркая шубка лиса, но лисов Рогнеда никогда не убивала. Слишком умными они ей казались, слишком похожими на хитрых, озорных людей.
Полная луна взошла над корявыми ветками деревьев, освещая лес и Рогнеду тусклым светом. Охотница была, как на ладони, и ей казалось, что где-то за сугробами над ней хихикают русые зайцы, которых она не может ни приманить, ни поймать.
Руки окоченели. Северянка брела по снегу, проваливаясь через каждый шаг. Обмороженное лицо саднило, пальцы, скрючившись, сжимали лук, покрывшийся инеем.
Вновь упав, Рогнеда уже не смогла подняться. Она лежала на искристом снегу, смотря на чистое звёздное небо.
«Увидеть бы ещё раз тучи», – думала охотница, уплывая в мир снов и ледяного спокойствия.
Звёзды были холодными. Рогнеда до рези в глазах смотрела на них, борясь с желанием уснуть. Только две звезды казались жёлтыми. Нет, золотыми.
Они были так близко, и напоминали знакомые, выдуманные в ночь Самайна глаза.
На грани сна, Рогнеда почувствовала, как кто-то ткнулся ей в щёку мокрым носом.
Шёпот