Сергей Попадюк

Без начала и конца


Скачать книгу

уединенное и спокойное сознание силы! Вот самое полное определение свободы, над которым так бьется мир! Да, уединенное сознание силы – обаятельно и прекрасно. У меня сила, и я спокоен.

Достоевский, Подросток. I. 5. 3.

      А теперь я изверился не только в науке, которая заменила мне живопись (отчасти заменила, ибо никогда я не смотрел на нее как на главное, а только как на видимое замещение), но и в себе самом, и от этого уже не сбежишь. Некуда.

      Я изверился в науке, в которую прежде верил, – изверился давно. Это произошло, пожалуй, как я теперь понимаю, вскоре после курсовой работы по брейгелевскому «Эльку» («Между «Пороками» и «Добродетелями»»), в тот проклятый високосный год.

      Тем не менее я продолжал пользоваться успехом, смеясь втайне над теми, кто меня расхваливал и принимал всерьез, и сейчас я ее «углубляю», эту науку, сводя ее к математике, к ползучему позитивизму, словно цепляясь за какие-то мелкие подпорки, которые можно подтвердить доказательствами. Впрочем, с логикой-то все обстоит благополучно…

      Но я изверился и в себе самом – изверился, не успев толком ничего сделать, – от одних предчувствий, надежд, которые даром только вымотали меня.

* * *

      С самого раннего детства в моем сознании прочно закрепился отталкивающий образ смерти. Наш детский сад находился на углу Садовой-Спасской и Большой Спасской, и гулять нас водили в парк больницы Склифософского. И по нескольку раз в день по дорожкам мимо нас катились по направлению к моргу толкаемые санитарами каталки с торчащими из-под простыни босыми желтыми ступнями.

      Как-то зимой в этом парке я выкопал из снега курительную трубку – фарфоровую, изогнутую, голубого цвета – и тут же сунул ее в рот, стараясь привлечь к себе внимание. «Брось сейчас же! – закричали девочки. – Ее туберкулезный курил!..»

      Боже мой! ведь и я когда-то был маленьким…

* * *

      Бреясь в ванной, я кричу своему сыну:

      – Мика, иди сюда, я тебе песенку спою!

      Он прибегает и прижимается к моей ноге. Задрав голову, произносит:

      – Жил-был на свете папа…

      – Который пел своему сыну песенки, – подхватываю я.

      – Которые сын с удовольствием слушал, – заканчивает он.

      Мика лучше меня, каким я себя помню в шесть лет: не плакса,

      не зануда – умный, веселый и отважный человечек.

      Он артистичен и хорошо чувствует форму. Возвращаясь вечером из детского сада, он каждый раз обставляет свое появление как импровизированное антре. Встав на пороге в картинной позе, возглашает что-нибудь вроде:

      – Хорошо быть медведем, ура!

      Или:

      – Простите! Простите! Сорок тысяч восклицательных знаков!

      Встречая пришедшего в гости Заходера:

      – Дядя Боря, это когда ты приходишь, ты – Заходер. А когда уходишь? Выходер, да?

      – Точно, Димочка! – подхватывает косоглазый поэт. – А когда я перехожу улицу, то становлюсь Переходером.

      Утро

      Счастлив, кто пустым мечтаньем занят,

      Кто