знает, что ни в одной из существующих форм организованной жизни добра нет и не было никогда, и нет также никакой эволюционной лестницы, ведущей к его полному осуществлению, а возникает и отстаивается оно только вопреки всякой возможной исторической организации на каждом шагу человеческого существования. «Я, как и все люди, свободные от суеверия прогресса, – говорит он, – вижу только, что человечество живет, что воспоминания прошедшего так же увеличиваются, как и исчезают; что труды прошедшего часто служат основой для новых трудов настоящего, часто служат преградой для них; что благосостояние людей то увеличивается в одном месте, в одном слое и в одном смысле, то уменьшается; что как бы мне ни желательно было, я не могу найти никакого общего закона в жизни человечества; а что подвести историю под идею прогресса точно так же легко, как подвести ее под идею регресса или под какую хотите историческую фантазию. Закон прогресса, или совершенствования, написан в душе каждого человека и, только вследствие заблуждения, переносится в историю. Оставаясь личным, этот закон плодотворен и доступен каждому; перенесенный в историю, он делается праздной, пустой болтовней, ведущей к оправданию каждой бессмыслицы и фатализма»35.
Если уж на то пошло, Толстой – вот пример железной логики, но обернутой на себя. Другие (и Соловьев тоже) используют логику для исследования «внешнего мира». А тут – на себя, в себе самом обличая наши ежеминутные бессознательные компромиссы. Человек на себе ставит эксперимент последовательно христианской жизни. Как же может он принять такой, например, логически вытекающий вывод:
«Вражда против государства и его представителей есть все-таки вражда, – и уже одной этой вражды к государству было бы достаточно, чтобы видеть необходимость государства. И не странно ли враждовать против него за то, что оно внешними средствами только ограничивает, а не внутренно упраздняет в целом мире ту злобу, которую мы не можем упразднить в себе самих».
Но странно, что и Соловьев предпринимает резкие выпады против Толстого, хотя сам же говорит о необходимости пророческого служения. Значит, нужен же все-таки обществу «носитель безусловной свободы», «вершина стыда и совести», предъявляющий непосильные требования!
Как будто такой «носитель» руководствуется соображением своей полезности для общечеловеческого прогресса! Как будто своей деятельностью приближает он соловьевское царство Божие – на земле!
А на самом деле человек просто не может иначе. Соловьев же доказывает, обосновывает, последовательно выводит одно из другого, подгоняет к пунктам, и в какой-то момент вдруг видишь, что он может доказать, и обосновать, и вывести, и подогнать все что угодно36.
Кто хочет правым быть и языком владеет,
Тот правым быть всегда сумеет.
Надо, однако, признать, что логическая схема, исполненная с умом и талантом, обладает не меньшей впечатляющей силой, чем непосредственный крик души. Надо признать также,