о композиции. Я изо всех сил пытался слушать внимательно, но все объяснения словно летели мимо меня. А все из-за колхозного сарафанчика Пальмы. Он чуть задрался, и я не мог не коситься на открывшиеся моему глазу девичьи колени. Думать вдобавок мешало то, что от Мии очень вкусно пахло – ветром и морем – меня так и подмывало придвинуться к ней поближе, но, конечно, я запретил себе это делать.
– Все понятно? – закончив объяснять, спросила Мия.
– Да вроде, – буркнул я, пряча взгляд. В моей голове, к сожалению, не отложилось ни слова.
– Значит, принимайтесь за дело. – Она закрепила на моем мольберте большой лист, а после вручила мне несколько карандашей и ластик.
Черт! Неужели следующий час моей жизни пройдет настолько бездарно – за дурацким рисованием? Просто пытка какая-то!
Я отставил чашку с тутовником на соседний стул и попытался изобразить воодушевление.
Пальма зачем-то встала за моей спиной. У меня даже в затылке потяжелело от ее пристального взгляда. Я выждал немного, а потом возмутился:
– Я не могу работать, когда вы смотрите.
– Мне надо оценить, как вы держите карандаш.
– Не поверите – я держу его рукой, – хмыкнул я. – Как все нормальные люди.
Она и не подумала отойти. Дабы поскорей удовлетворить ее любопытство, я начал корябать на листе кувшин.
– Подождите! – почти сразу остановила Мия. – Карандаш вы все-таки держите неправильно.
– Господи, вы серьезно?
– А вы разве сами не видите, что размазываете набросок ладонью?
Я пожал плечами. Сказать по правде, плевать мне было, что там и где размазывается, – мне просто хотелось быстрей покончить с дурацким натюрмортом.
Пальма забрала у меня карандаш и показала, как следовало его держать. Способ был какой-то странный и неестественный. Я попытался повторить, но не особо получилось. Тогда Пальма сама вложила карандаш мне в руку.
– Вот так.
Ее пальцы обхватили мои, и с организмом произошло что-то непонятное – по венам будто электричество потекло.
– Мне неудобно, – тихо проговорил я.
Пальма отпрянула и почему-то смутилась, сказала:
– Это только поначалу, потом привыкнете.
Она наконец отошла – к окну – и минут на двадцать обо мне словно забыла.
Мысленно чертыхаясь, я кое-как нарисовал кружку, кувшин и принялся за яблоки. Одно из них решительно отказывалось помещаться на листе – я несколько раз его стирал, чтобы переделать, потому бумага в одном месте протерлась до дырки. Устав бороться за совершенство, я нарисовал чертово яблоко в два раза меньше первого, а потом с чувством исполненного долга откинулся на спинку стула.
– А чем раскрашивать? – сухо спросил я. – Цветные карандаши дадите, как в садике?
– Не надо раскрашивать. – Мия встрепенулась. – Вся работа должна быть выполнена простым карандашом.
Она снова подошла и уставилась на мой рисунок. Ее лицо надо было видеть – оно вытянулось и даже чуток побледнело.
– Для