на Федора Степановича. Тот, вишь, академиком заделался, да и решил, что ему можно теперь своевольничать. Понятное дело, он теперь уже столь искусен и знаменит, что один не может со всеми заказами справиться. А тут еще над учениками надобно смотрение иметь. Вот и стал Федор Степанович от академических своих обязанностей отставать. Учеников забросил, все портреты пишет. Бецкий выговор ему за это учинил, а я поддержал. Теперь же Рокотов – он ведь гордый у нас! – в Москву намерен убежать. Там, дескать, свобода для творческой личности.
Сумской замолчал, будто вспомнил о чем-то. Сергей смотрел на него, плохо скрывая свой внезапно возникший интерес к личности Рокотова. Он-то хорошо знал, что в истории русского искусства – это самая загадочная страница. Даже точной даты его рождения установить не удалось. А тут – счастливая возможность познакомиться с ним самим! Как же не воспользоваться ею, как упустить такой шанс?
– Иван Христофорович, – сказал Сергей, – а вы можете меня с Рокотовым познакомить?
– А тебе зачем? – спросил Сумской и насторожился. – И ты решил меня бросить? Вслед за Алешкой Золотовым сбежать?
– Да нет, что вы! – воскликнул Сергей. – Интересно на его работы взглянуть.
– Ничего особенного, доложу я тебе, – сказал Сумской, и в его басистом голосе мелькнули жалкие нотки плохо спрятанной зависти. – Если бы не Шувалов[2], где был бы теперь твой Рокотов? Это он его из самых низов поднял, он к свету приблизил и в люди вывел. А я понимаю так: уж коли ты стал государственным человеком, будь добр этому государству отдачу подать.
– А вот вы, Иван Христофорович, – вступился за Рокотова Сергей, – разве не хочется вам, придворному художнику, написать что-то от души, не на заказ? Неужели у вас совсем нет сторонних замыслов? Неужели полет вашей фантазии ограничивается лишь тем, что потребует императрица или ее окружение?
– Ты это к чему, Сережа? – удивился Сумской. – Ужли и ты вздумал меня воспитывать?
– Что вы! – спохватился Сергей. – Мне просто интересно услышать ваше мнение по поводу свободного творчества.
– А его, Сережа, нет просто, – коротко ответил Сумской. – Нет свободного творчества. Как ты его себе представляешь, а? Твое свободное творчество пару месяцев назад на улицах было. Забыл? Чего стóило оно тогда? Гроши, да и то не каждый день. А теперь ты у меня кто – помощник! И работу твою знатные люди ценят, государственные. Они и заказы делают. А стало быть, и человек ты теперь государственный. Уразумел разницу?
– Выходит, вы вообще в творчестве свободы не видите? Или не хотите видеть. И так вам удобно жить.
– Да ты, дружок, никак философ ко всему? – с иронией сказал Сумской.
– А почему бы и нет? Размышлять и делать выводы – привилегия человека. Так познакомьте меня с Рокотовым.
Иван Христофорович как-то жалобно посмотрел на Шумилова, вздохнул – протяжно, с обидой какой-то.
– Я ему