закатному солнцу. Тихо в парке. Изредка прошелестит листвой набегающий ветерок, принося издалека едва различимые звуки кузни, работы, возвращающегося стада. Принесет, омоет этим извечным прибоем жизни и побежит дальше – все такой же торопливо-легкий, неутомимый, как сто и как тысячу лет назад. После него еще сильнее чувствуется здешняя, под молчаливой крепостью древесных стволов, спокойная отгороженность от мира.
Хорошо сидеть вот так – ни о чем не заботясь, ни о ком не думая, ничего вообще не ожидая и уже не тревожась. Так, словно все вокруг пропало, исчезло, растворилось в солнечных лучах, в неугомонном перешептывании ветра с высокой листвой. Хорошо – просто сидеть и ничего не ждать. В слишком долгом ожидании перегорает душа, опустошается незаметно горьким и едким дымом времени – так же, как этот вот, почти невидимый на солнце, неторопливый огонь, пережевывающий в золу кучи палых листьев, аккуратно наметенные старательным Иоахимом, садовником.
Да, ждать еще чего-то теперь бессмысленно, нет на это уже ни времени, ни душевных сил. Просто – заканчивается и эта, казавшаяся когда-то длинной, дорога, все опять отплывает в прошлое. Не стоит обманывать себя: личного бессмертия не существует, и там, дальше, – пустота, забвение, ничто. Чудес не бывает, а потому нужно лучше приготовиться к неизбежному.
Колокол собора в парковой тишине прозвучал неожиданно густо, напряженно. Однако старик не поторопился на его тягучий призыв. К чему теперь суетиться и спешить? Куда приятней вот так, не открывая глаз, сидеть на поваленном бурей древнем стволе – таком же крепком когда-то, как он сам.
Руки его, обтянутые сухой и желтой, в бурых крапинах, кожей, чуть подрагивали на остро выпирающих под сутаной коленях. Казалось, он просто уснул, разомлев под нещедрым теплом догоравшего светила, и одни только губы еще продолжали в дремоте шептать вливающиеся в бормотание увядающей листвы, не слышные никому слова.
Он просто сидел, отдыхая и ни о чем больше не тревожась.
2.
Ну не смешно ли: заканчивать очередное земное существование свое настоятелем собора, названного в честь тебя самого?! Это, наверное, самая долгая и смешная шутка, которую может подгадать бессмертному его судьба. Это – истинная шутка, потому что понятна она только тебе, уж этой-то шутке ты будешь улыбаться и после, всегда.
Кто бы мог подумать: и через тринадцать веков, промелькнувших как день, вспоминать, усмехаясь, давно перезабытое всеми!
3.
Оно отвергает меня, как все прежние, и в то же время цепляется за меня всей своей животной силой. Унизительно мучают друг друга сейчас разум мой и старая, изжитая плоть: приступами наваливается и давит обоих глухота, кружится голова и болит везде, болит нескончаемо. Мы оба страдаем – каждый по своему… – так не лучше ли прекратить эту пытку, расстаться нам навсегда? В конце концов, все равно ведь придется перенести еще не одну смерть, все в той же рабской стране.