вот так сидеть и болтать было чертовски приятно. Мирко жевал соломинку, упершись лбом в дерево. Я сидел к нему лицом, а наши ноги лежали рядом. Я люблю так сидеть. Так мне его хорошо видно.
Он скрестил выпрямленные ноги и спустил подтяжки с плеч, так что они упали на траву по обе стороны. Я видел на рубашке оставшиеся от них светлые полосы. Рядом с ним лежал мешок, который он везде носил с собой. В нем одеяло, одежда, столовые приборы, миска, бидон и бритва. Может, еще книга. Не помню, была ли у него в тот день с собой книга. У меня тоже раньше была кожаная походная сумка, но я ее потерял, когда мы поспешно бежали из места, где я что-то неосторожно сделал с маленькой собачкой. Я люблю собак, особенно пушистых, но та кусалась и визжала так, что уши болели. Мне пришлось заставить ее замолчать. Потом мы сбежали.
Теперь я сидел в траве напротив Мирко и пытался подталкивать жучков, не раздавив их. К счастью, жуки молчат. У меня тоже всегда с собой мешок. С моими вещами и одеждой. Одеждой большого размера. Мы нашли в горах какую-то странную женщину, которая для меня шьет так, чтобы не жало. Когда она снимает с меня мерки, она клокочет, как небольшой веселый ручеек. Мне нельзя шевелиться, но я всегда смеюсь – стою там, слушаю ее клокотание и наблюдаю за тем, как она суетится вокруг меня, размахивая белыми волосами. Как же приятно, когда ее мягкие маленькие руки касаются моей кожи. Чтобы достать до шеи, ей приходится вставать на стул.
Потом мне разрешают потрогать ее седые кудри, но очень-очень осторожно. Я обещаю быть осторожным. У нее такие прелестные кудри – немного напоминают барашка, но гораздо мягче на ощупь. Мне еще разрешают погладить ее овечек, но только плоской ладонью. Их шерсть немного царапается, но мне все равно. Это же шерсть. Я люблю шерсть. А еще тесто для булочек! Верь не верь, а однажды она разрешила мне запустить руки в такое тесто! Она сказала, что с удовольствием будет привлекать меня к замесу всякий раз, как соберется печь. Оно невероятно мягкое, это тесто. И женщина разрешила мне месить, сколько захочу. Представь себе, я и месил!
Я знал, что когда Мирко сидит, прислонившись к стволу дерева с закрытыми глазами, он не настроен общаться. Это знак, что он устал от разговоров. Но я не умел вовремя замолчать. Мы же наедине.
– Мы скоро опять пойдем к старушке? – спросил я.
– Не очень. У тебя же пока хватает рубашек?
– Да, но мне сильно хочется замесить тесто.
– Ммм. Придется потерпеть. Сейчас мы здесь, в долине.
Он упорно не открывал глаза.
– Наше место здесь, в долине… Так, Мирко? Ладно, в долине и горах. Это же и наши горы. И той старушки.
– Да, наше место здесь. Долина живет в нас, как бы далеко от нее мы ни уехали.
– Ты знаешь это, потому что однажды бывал в Америке?
– Да…
Что-то в манере, с которой он произнес это последнее «да», подсказало мне, что он собирается сказать что-то еще, поэтому я промолчал. Я просто ждал, и он заговорил:
– Вот как мне кажется, Додо… Удел человека быть плотью и кровью своих родителей. Ты только что услышал, что в тебе есть