в кабинет. Сидя по разные стороны письменного стола, будущие начальник и подчинённый не знали, что друг другу сказать. Кристоф приказал камердинеру сделать кофе и начал с невинного вопроса:
– Вы курите, герр Штрандманн?
– Я? Нет, что вы, – перепугался юноша.
– Жаль. Я курю, – Кристоф посмотрел на свои ногти. – Но я открою окно, если вам неприятно. А вы вообще разбираетесь в военном деле?
Он попытался заглянуть этому нервозному молодому человеку в глаза. «Не дай Бог, трус», – подумал он с неудовольствием, – «Но если сумел как-то понравиться Карлу, то что-то в нём должно быть полезное».
Иоганн-Магнус покрылся холодным потом. Нет, не нужно было соглашаться на предложение старшего графа Ливена, так «кстати» напомнившего о своём могущественном брате! Карл-Кристоф выглядел слишком располагающе – как пастор «родной» кирхи Святой Троицы на эстляндской мызе Штрандманнов. Ему можно было пожаловаться на скучную службу, состоящую в переписывании запылившихся бумаг тридцатилетней давности. Но вот этот граф фон Ливен казался недоступным и надменным, а вопрос о военном деле застал молодого человека врасплох.
– Честно говоря, не разбираюсь, – тихо признался он. – Извините, Ваше Сиятельство.
Кристофу вдруг сделалось смешно. Он не привык к тому, чтобы люди его робели и боялись; обычно стесняться доводилось именно ему. Подчинённые быстро разгадывали, что он не злой и в общем-то не слишком строгий начальник, ибо Ливен не имел привычки бить кулаком по столу или распекать провинившихся жестокими словами. Его старший брат в бытность свою командиром пехотных полков как раз любил всевозможные строгости и придирки, поэтому не ужился с лейб-гренадёрами, добился раскомиссования полка. Кристоф вдруг вспомнил, как Карл прямо-таки требовал роспуска этого, в целом, хорошего полка, требуя, угрожая, давя на своего брата, «девчонку Кристхена», доведя его до истерики, и граф, которому тогда и так приходилось тяжело, самолично написал приказ и бросил брату в лицо с криком: «На! Подавись!» Ныне Карл фон Ливен встал на путь исправления и даже решил помогать Кристофу в делах. Но кого он прислал? Или, может быть, Ливен-второй действительно со стороны уже напоминает Аракчеева или покойного Павла Петровича? Неужели он приобрёл вид настолько властный и страшный, что пугает бывших студиозусов?
– Не стоит извиняться, – проговорил он вслух, пытаясь проявить свое обаяние, которое в былые времена помогало ему оставаться в хороших отношениях даже с теми, которых по подписанным им указам ссылали в Сибирь или разжаловали до рядовых. Изобразил эдакого немецкого мальчика, Engelchen’а, как называла его Грета – верная служанка Mutti. Потом, улыбнувшись, добавил, помешивая сливки в принесённом Адольфом кофе:
– Мой брат должен был вам сказать, что я заведую Военно-Походной Канцелярией Его Величества. А вы явно не военный. И никогда даже не хотели им стать?
Штрандманн