название у Николая. Оказалось, такое же мрачное, как и стихотворение – “Демон самоубийства”.
Будто решаясь на рискованный поступок, Волошин резко отодвинул стул и тоже начал декламировать:
Обманите меня… но совсем, навсегда…
Чтоб не думать – зачем, чтоб не помнить – когда…
Чтоб поверить обману свободно, без дум,
Чтоб за кем-то идти в темноте, наобум…
И не знать, кто пришёл, кто глаза завязал,
Кто ведёт лабиринтом неведомых зал,
Чьё дыханье порою горит на щеке,
Кто сжимает мне руку так крепко в руке…
А очнувшись, увидеть лишь ночь да туман…
Обманите и сами поверьте в обман.
Маша тоже громко аплодировала – ей понравилось, хотя смысл немного ускользал. Зачем нужно обманываться? Но всё равно – красиво…
Коля сидел, задумчиво подперев щёку рукой. Он не выражал никакого восторга.
– Тебе не понравилось?
Он усмехнулся, отпивая из бокала ещё вина.
– Отличные стихи, но мне нравятся попроще у того же Брюсова:
Как ясно, как ласково небо!
Как радостно реют стрижи
Вкруг церкви Бориса и Глеба!
По горбику тесной межи
Иду и дышу ароматом
И мяты, и зреющей ржи.
– Обычные стихи, как у многих, – пожала плечами Маша, – наше время такое необыкновенное, что и стихи должны быть необычными, а ты: "небо, церкви, зреющей ржи…"
– Маша, поверь, время всегда одинаковое, и чувства людей одни и те же… Всё искусственное умирает, живёт же только вечное, – задумчиво проговорил Николай.
Маша хотела что-то спросить, но её отвлёк шум в зале. Она повернулась и заметила, что официанты с тряпками в руках бегут к странному молодому человеку в нелепом коричневом костюме с поднятым воротником и в мерзком зелёном галстуке. На его столике краснела винная лужа, но он не выглядел смущенным, наоборот, было ощущение, что ему даже нравится всеобщее внимание.
Время шло. Надо было телефонировать домой, что она с Николаем в ресторане, иначе мама будет волноваться. Маша спросила у официанта, где у них аппарат, и отправилась звонить. А когда вернулась в зал, то увидела, что на столах в полутёмной части зала поставили свечи, отчего стало ещё уютнее. Но странное дело, Николая за столом не было.
Маша в растерянности оглянулась – тот стоял у колонны, и, казалось, весь превратился в слух. Он слушал очередного поэта. А выступал на этот раз тот самый молоденький мальчик в зелёном галстуке.
Сыплет черёмуха снегом,
Зелень в цвету и росе.
В поле, склоняясь к побегам,
Ходят грачи в полосе.
Никнут шелковые травы,
Пахнет смолистой сосной,
Ой вы, луга и дубравы,
Я одурманен весной…
– Браво! – вдруг громко крикнул Николай, захлопав. На него недовольно оглянулись господа, перед которым читал молодой поэт.
– Как ваше имя? – небрежно спросил один из господ.
– Есенин Сергей Александрович, – негромко ответил юноша.
– Вам