шепот, в котором сливалось множество голосов. Мужских и женских, звонких и детских, сильных и слабых, скрипящих, старческих, здоровых, больных. Ласковых, жестоких, добрых, злых…
Мучительный, отвратительный звук, заживо раздирающий его на части.
«И ты, дитя, скоро вернешься ко мне».
Дитя? Ральф расхохотался. Горький смех смел эхо чужих голосов, стало немного легче.
Как давно он ждал этого момента, чувствовал, догадывался? Нет, знал. Знал, что он всегда рядом. Слушает, наблюдает, присматривает. Прячется в темноте, мягким туманом стелется в ночных кошмарах, но молчит.
Он так хотел ответов, и теперь бездна говорит.
– С чего бы это? – выгнул Ральф светлую бровь.
«Люди, – губами Рэндольфа улыбнулся Эдинбург. – Они всякий раз вас предают. Нас предают. Я покажу».
Зеркало подернулось рябью, Ральф еще не видел, но угадывал свой силуэт. Он и не он. То же лицо, только будто моложе. Те же глаза, но другой, немного рассеянный взгляд. И почти та же форма, только вместо имперского орла буквы на груди.
Что-то капнуло на белый фарфор раковины. Ральфа качнуло, он недоуменно опустил голову. Откуда кровь?
«Ты сопротивляешься мне, мальчик мой».
Он схватился за голову, та грозила немедленно разорваться на части. Падала на пол кровь.
– Ральф!
«Николас? Черт, разбудил…»
Искреннее сожаление немного скрасило боль.
Горестно вздохнула рядом тьма, и он перестал сопротивляться, отдался ей. Она умеет быть нежной, он знал это как никто другой. Он уже терял в ней свое сознание.
Глава 4
Ральф недовольно жевал бутерброд. Нет, бутерброд был вполне себе ничего. Свежий хлеб, масло и два толстых куска ветчины и сыра. Недоволен он был не завтраком, а собой. Как он умудрился проспать весь вечер, а затем и всю ночь?
– Ты устал. – Ник пододвинул к нему баночку с джемом.
– Спасибо, – буркнул Ральф и под внимательным веселым взглядом соседа намазал варенье прямо на сыр.
Интересно, он задал последний вопрос вслух или Николас по его лицу догадался, какие мысли терзают друга?
Завтрак подходил к концу, большой длинный стол второго курса был полупустым. Впрочем, рядом с ними в принципе старались не задерживаться. Даже в столовой. Это, к слову, не огорчало ни Бонка, ни Фостера. Забавно, что оба они опоздали к началу учебного года и обоих сокурсники встретили одинаково «радушно». Установившийся нейтралитет их более чем устраивал. Боятся, уважают, а что до дружбы… она была не нужна. Им хватало друг друга.
До появления рядом Николаса Ральф даже не понимал, насколько был одинок.
– Вкусно? – с каким-то умилением в голосе спросил Фостер.
– Нормально, – подтвердил он.
Ник тихо рассмеялся, сделал глоток кофе, отставил кружку. Достал из кармана сложенный вчетверо пожелтевший будто от времени листок и протянул его Ральфу.
– Это что? – Бонк недоуменно смотрел на торчащий неровный край бумаги. Явно откуда-то выдранный, хоть и достаточно аккуратно.
– Это