там – в любой школе. Высокие каблуки, несмотря на небольшой рост, она не признавала, но быстрый и жесткий стук ее сменных школьных туфель на низком отдавался в коридоре эхом приближающегося поезда. Этот стук запоминался больше, нежели внешность новой учительницы, но и он почти выветрился из памяти коллег за время летних каникул.
На педсовете было очевидно, как и везде, впрочем, идеологическое разделение общества. Ирина Евгеньевна потопталась немного в дверях, здороваясь со всеми и улыбаясь коллегам, чтобы потом занять серединное место. Она старалась быть милой со всеми без исключения, но нравились ей те, кто сидел сзади, «на Камчатке», как говорили школьники с незапамятных времен. Она постоянно, хотя и полуоборотно, стараясь остаться незамеченной, поглядывала назад, на тех, кто выделялся на общем педсоветном фоне. Чем? Она не могла так сразу сказать. Зато она быстро поняла, что если ее эти веселые коллеги привлекают и притягивают, то для парторга, которая то и дело щелкала, как затвором ружья, взглядом в ту, «камчатскую», сторону, именно там проходила линия фронта. Серединное место как нельзя лучше дарило прекрасный обзор. Ирина Евгеньевна была собой довольна и смотрела, слушала, сравнивала, снова слушала, подмечала, впитывала…
Карусель
Не только нововлившимся учителям, таким как Ирина Евгеньевна, но всем было видно, что коллектив в белой школе был весьма и весьма неоднородным. Директор всеми силами подбирал кадры яркие и энергичные, особенно в том, что касалось преподавания английского, где энтузиазм по-прежнему заменял нехватку учебных пособий. Найдя оазис свободы, пусть и ограниченный школьными стенами и программой, обнаружив место, где идеи находят понимание, пришедшие сюда молодые кадры приводили с собой единомышленников. Мало-помалу школа начала не то чтобы греметь, но звучать нотами неожиданно чистыми, заставляющими даже скептиков прислушаться, поднять палец и сказать: «О! А ведь это что-то этакое… Знаете, вот давно я не встречал звука такой ясности и силы».
Один из выпускников, которому посчастливилось окончить школу до всей этой истории, назвал как-то родные пенаты с английским уклоном каруселью наоборот. «Что значит наоборот? – спросили друзья. – Это как? Крутится в обратную сторону?»
«Нет, – ответил юный философ, зачитывая перед одноклассниками сочинение на свободную тему. – Ведь что такое обычная карусель – в парке Горького или Сокольниках? Это старые деревянные лошадки, видавшие виды кареты, грустный со слегка повисшей набок шеей жираф, слон, приподнявший то ли в прыжке, то ли в полете все четыре толстеньких ноги. Весь этот реквизит хороший хозяин подкрашивает, раскрашивает, подпирает фанерной планкой жирафью шею, да так, что он уже и не грустный совсем, а слон превращается в веселого слоненка, готового унести седока в волшебные джунгли.
И потом, как только все готово, загораются лампочки, разноцветные гирлянды и, главное, – играет музыка.