– на случай подножки, преграды или попытки удрать. Ублюдку со скальпелем в руке хватает одного. По горлу.
Несколько секунд подонок стоит, зажав ладонями мокрую от крови шею, глядя пустыми глазами Михаилу в закрытое балаклавой лицо, наконец, делает шаг назад, оступается и валится на спину гулко, с хрустом попавшихся под тело старых досок.
Крик девчонки взлетает на визг и срывается в глухие рыдания. Кричит – значит, живая.
Успел.
– Отпустите… меня… пожалуйста… отпустите…
Угловатые подростковые плечи вздрагивают с каждым всхлипом. Спутанные длинные волосы крупными кудряшками как ширмой закрывают лицо. Она могла бы обернуться, но боится настолько, что не смеет поднять голову, может даже – открыть глаза.
– Погоди. Минуту, – неуклюже просит Михаил. В таком состоянии жертвы непредсказуемы, а Михаилу нужно за собой прибрать прежде, чем в подвал ввалится полиция – кто-нибудь из соседей должен был слышать крики.
Звездочка срикошетила от стены напротив, что чуть более хреново, чем Михаил рассчитывал. Пусти он ее с центра проема, почти под прямым углом, застряла б в бетоне, сейчас же – попробуй, просчитай траекторию.
Девчонка молчит и всхлипывает, ерзает по шаткому стулу. Михаил отвлекается от раскопок в куче прогнивших коробок и разворачивается, не вставая с корточек. Ей в самом деле очень неудобно. Локти вывернуты, кресло опущено слишком низко, и ступни привязаны к ножке кресла так, что колени торчат вверх.
– Давай я тебе ноги развяжу.
– Спасибо, – выдавливает девчонка. Задыхается на последнем слоге, когда Михаил касается голой лодыжки, перерезая веревки, и ее ужас пересекает ту незримую черту, за которой уже не думаешь о том, что будет, а на то, что есть, смотришь, как в экран телевизора, и все будто не с тобой, боль будто не твоя. – Вы меня убьете?
– Нет, конечно, – Михаил доходит до угла и разворачивается, двигается вдоль смежной стены, высвечивая на полу маленьким желтым кругом фонарика битые стекла и окурки. А вот и он. Диск, зарытый затупившимися зазубринами в пыли. Теперь вычислить Михаила у ментов гораздо меньше шансов.
– Тогда почему не отпускаете?
С виду ей и двадцати нет, для такого возраста воображение – жутчайший из врагов. Оно не ограничится парой версий, и каждая последующая будет извращеннее предыдущей, под стать закаленному мужеству. Как с фильмами ужасов, чем больше их смотришь, тем витиеватей сюжет нужен для испуга.
Она никогда не перестанет бояться. Даже повзрослев.
– Сейчас я закончу и помогу тебе выбраться.
Михаил откапывает из-под сопрелой травы консервную банку, поднимается, отряхивает испачканные на коленях штаны.
– Лучше не смотри.
Девчонка всхлипывает, жмурится, но молчит, пока Михаил, вернувшись к трупу, проводит зазубренными краями по линии пореза и бросает новое орудие убийства туда, где нашел свою звездочку.
– Сейчас я тебя развяжу и помогу выбраться из подвала так, чтобы никто не видел. Ты завернешь