высокий силуэт удаляется, поворачивает направо, скрывается в дверях музея. Ему не надо было стоять в очереди, у него был абонемент. Он с независимым видом, руки в карманы, прошел через турникет. Она сказала Фрэнку Куку: «Я тебе перезвоню». Он продолжал что-то говорить, говорить, она выключила телефон. Побежала за Гэри. Это было не просто – бежать на каблуках высотой семь с половиной сантиметров, в узкой юбке-карандаше и с тяжелой сумкой, полной эскизов. Толстый, лысый мужчина проводил ее взглядом. Очевидно, он ждал, что она рухнет и разобьет себе лицо. «Ему что, заняться больше нечем? Сколько же людей, которые надеются, что я разобью себе лицо. Видимо, я не внушаю людям симпатию. Желание – да, но не симпатию. У меня тот тип внешности, который не нравится женщинам, когда они такого лишены, и который сводит мужчин с ума. Сводит с ума и делает порой жестокими и неистовыми».
Она домчалась на своих ходулях до входа, сдала вещи в гардероб, выстояла очередь, чтобы купить билет. Вбежала на эскалатор, который вел на третий этаж. Там она его и увидела.
Он был в большом зале, где помещалась постоянная экспозиция. Она заметила его старую темно-синюю куртку перед картиной Джаспера Джонса. Напрыгнула на него сзади. Он обернулся и поразил ее в самое сердце тяжелой стрелой из арбалета. Его ледяной взгляд говорил: в чем дело, что нужно?
«Что это на него нашло? – подумала она. – Обычно метание взглядов‑дротиков – это по моей части».
Он отвернулся от нее и перешел к следующей картине. Еще одна работа Джаспера Джонса – «Мишень». И тут все обрушилось. Все обвалилось, как карточный домик. Сперва ее пронзил страх: «А если он устал от меня, если я ему надоела?» Перед глазами вспыхнуло множество звезд, эти звезды кружились, кружились, и у нее внезапно перехватило дыхание. И тут нахлынула тоска, глубокая и вязкая, как болото, она тонула в ней, не в силах выбраться. Не могла больше дышать, ловила воздух ртом, как золотая рыбка на гладильной доске. И истина открылась ей во всей очевидности: она влюбилась. Влюбилась по-настоящему. Хуже того: она полюбила его.
Теперь ей конец.
Она бессильно рухнула на банкетку, обитую черной кожей, напротив одной из картин с флагами, медленно-медленно погладила рукой кожу, словно пытаясь найти защиту и поддержку в материале, который она знала, который был ей близок. И потом прошептала: «Почему ты меня не предупредил, что я в тебя влюбилась?»
Он расхохотался, раскрыл объятия и прижал ее к себе, громогласно заявив: «Гортензия Кортес, вы единственная в мире!» Когда он бывал взволнован, то всегда называл ее Гортензия Кортес и на «вы». Она стукнула его ногой по лодыжке, они обнялись и поцеловались.
Это было два года назад, перед картиной Джаспера Джонса.
Она будет вспоминать об этом моменте всю свою жизнь, потому что именно тогда она поняла, что попала. Попала, как кур в ощип.
Ее мобильник, лежащий на белой скатерти, завибрировал.
– Гортензия?
– Младшенький? Ты не спишь?
– Я как раз собирался