команды? Там-то как? Верите – отменно. Проблемица лишь: ту воображаемую четвертинку с кружкой соотнести. Сначала дракон нацедил. К собственному удовольствию прилично ошибся. По строгой иерархии следущим – плотник. Уж не так явно. Затем точила со сварным. Грамм по пятьдесят всего перехватили. Живая очередь струилась, веселея на глазах. Балдёжное самообслуживание – нравы шкодные. Подколочки у рядовых моряков острее. Во внешнем виде образность пиратская. Сухопутные обзавидовались бы глядючи. На ином кряке пред залпом слышалось: «Не разгонись. Не у Хабарки. Смакуй стилягой». Учётную строгость наладили. Меру эмпирический вычислил токарь.
– Парни, надо выпалить «раз-з» – и краник в исходное. А кто на третье «зе» покусится – завтра пролетает. Ни моги плутовать!
Раньше для нижних чинов баталер старался. Проще выразиться – виночерпий. Не проштрафился – подходи к чарке. Опосля принимайся за наваристые щи. Флотский – государев человек. Лих, чуть должно придурковат, сметлив. Знакомит с великой державой в портовых драках. За неимением войны тузит бриттов, французов, голландцев. (О немцах и их марине долго не слыхивали). А известные пусть ищут кабаки для поколоченных. Пока не покинет пирс щеголеватая громадина под андреевским флагом, не расхаживать там петухами. Железное соблюдалось правило. Имперское!
Ревностно, истово служили. Поди, тосковали обсохшими на берегу. Непьющие скряги, накопив по гривеничку, заделывались крутыми в какой-нибудь Ершовке. Но и те не мошной гордились, а тату якоря на кулачище.
Тишь да гладь. «Переделыватели» мира ещё бегают в штопаных пейсах. Повзрослее – мухлюют в лавчонках. Гимназист Ульянов – кудрявый зубрилка. В коварном Лондоне подумывают печатать марксовы идейки кириллицей.
Довольно ознакомительного отступления. Очень мучит любопытство: насколько хватит печорских? Кто подвёл? Могло ли быть по-другому?
Следующий обед прошёл гладко отлаженным. Даже старпом пожаловал, что никогда не случалось. Пофиг сон. То-то! Теперь все в истинном меридиане. Греются настроенческими искорками, на сухую никак не высекаемыми.
Новые сутки. С погодой везёт. Достаивается детская вахта. Начало ожидаемого с минуты на минуту. Однако ж, какова досада! Оказывается, он – мастер – не первый! Розовощёкий медик на опережение припёрся. Всякий бы просёк: док Серафим в поддатии. Глазки его замаслены. Морденция кривится глупой нипочёмностью. Поэтому на кэпа уставился, словно на забавного пациента. И давай фамильярничать.
Неуставной перебор подействовал ушатом из болота. Мастеру ли молча сушиться? Как-никак из нервных военных мальчишек. Вкусил жестянку жизнь со всех сторон. Выражениями пользовался любыми. К примеру, госпитальных калек.
– Ты! Ты! Помощник смерти! Штопаная клизма! Вон, бездельник водниковский.
Разное восприятие помешало обоим определиться окончательно. Хитроватый со студенчества, Серафим не желал отклеивать зад. (Недаром в будущем главврачом поликлиники заделался и дочь Причерта