топтавшихся у воды презренных наймитов. – Сейчас пойду ещё капища киевские рушить. А вам говорю: завтра поутру приходите сюда же – крестить вас буду!
Народ недовольно зашумел, задвигался. Князь продолжал:
– Хватит вам мху да пням кланяться! Пора к истинному богу оборотиться. Все приходите – и стар и млад. Всех жду! А кто не придёт, – князь сурово сдвинул брови и что было силы закончил: – Врагом моим станет!!! Помните же!
С горы спускались верхом два дружинника, на берегу топтались назначенные князем пятеро, стараясь не входить в воду – опасались мести водяного царя. Князь сел на коня, что волок Перуна, и поехал первым на холм, чтобы дальше идти до другого городского капища. Дружинники и нанятые мужики пошли за ним. Кто-то из толпы следовал за ними, многие же остались, глядя на то, как вниз по Непре у самого берега печально плыл истукан некогда могучего и славного Перуна. И за ним с шестами да вёслами шагали по берегу пятеро наймитов да двое конных дружинников.
В толпе на берегу многие плакали. И поднимался с вершины холма в безоблачное небо дым от догоравших кумиров Велеса и Сварога.
По улицам Киева шёл народ, возвращаясь к своим заботам. Многие судачили о том, что стряслось на заповедном холме; кто-то пошёл дальше, за князем, глазеть на то, как будут рушить два других капища, кто-то не пожелал смотреть на это.
Илья раздумывал, шагая к дому Добрыни, когда лучше уходить. Однако обещание, данное воеводе, терзало Илью: он дал слово не уходить, не повидав его. Добрыня уже вторую ночь не появлялся дома, да и без того была видна его служба киевскому князю. Илья презрительно усмехнулся, но не воевода был причиной этой кривой ухмылки, а князь Владимир. «В дружину хотел, олух… – думал про себя Илья. – К кому?! К разорителю кумирен! Эх…» Жгучее желание уйти немедля снова поднялось со дна души, но Муромец не стал думать об этом. Ему хотелось напоследок увидеть воеводу. Не мог Илья держать на него зла. Уважал он Добрыню и жалел, что не доведётся служить под его началом. Путный был он мужик, хоть и христианин. Илья вспомнил, как Добрыня вскочил на коня, чтобы волочить Перуна к реке, но не встретил в своей душе оскомину. Прав был воевода, всё делал он, чтобы не допустить крови, даже своей доблестью воинской готов был поступиться ради этого. «Я бы так смог ли?» – спросил себя Илья и покачал головой, сомневаясь.
– Здравствуй, друг! – услышал Муромец и увидел на улице Мусайлиму.
– И ты здрав будь, – отвечал Илья, обнимая сарацина. – А что же ты один?
Мусайлима развёл руками:
– Большие дела решает мой господин. Советуется с другими священниками. Завтра крещение люда киевского – или ты не знаешь?
– Как не знать, – нахмурился Илья. – Князь кумирни разоряет, богов гневит…
Мусайлима сочувственно покачал головой. Илья посмотрел по сторонам на проходящих посадских и негромко спросил араба:
– А скажи, Мусайлима, что за человек твой хозяин? Вот служил я ему несколько седмиц, да не понял, что у него в душе.
Мусайлима