рассказов про летающих людей».
Проведя этот воскресный день в саду торговца столь приятным образом, Шрам только и мог сказать, что там качают воду в выходной, что шорник отпустил пустячную шутку о пирогах без свиного сала и что Пере Онофре рассказал байку о чужеземце, который конструирует себе крылья… Обессилев от напряженных размышлений, ювелир заснул с бумагами в руках. Он проснулся внезапно, едва пробило полночь, весь в холодной испарине и с колотящимся сердцем. Ему приснились люди исполинского роста, которые в сосредоточенном молчании заменили им, Кортесом, какого-то младенца в колыбели, пока нянька – слишком юная, чтобы тщательно стеречь сон ребенка, – отвернулась. Встревоженный столь странным сном, он встал с кровати и подошел к зеркалу, чтобы внимательно рассмотреть свое отражение. Шрам испугался, что фантастическое сновидение сбылось и что этой ночью таинственный визитер с Луны подменил его.
Габриел Вальс проводил последних гостей и в поисках предвечерней прохлады пошел к апельсиновым деревьям в обществе одного только Консула. Тот первым начал разговор, едва они уселись в укромном уголке сада, в густой тени, там, где их никто не мог подслушать. Жузеп Таронжи сказал, что целый день прикусывал язык, чтобы не спросить, чего это ради на обед приглашен ювелир, которого можно вообразить где угодно, но только не здесь. Надо думать, для этого у духовного главы майоркских евреев, которого Консул называл, как и остальные близкие люди, Равви[53], были серьезные причины. Поэтому ему только и оставалось, что молча удивляться, глядя на то, с какой любезностью тут принимали Шрама. Габриел Вальс со спокойной улыбкой слушал излияния друга, не прерывая его. И лишь когда Консул напрямую спросил: «Он что, обратился, Равви? вернулся к нам? к нашему Закону?» – заговорил, предварительно взяв с Таронжи слово, что тот сохранит все услышанное в тайне. Вальс рассказал, как Шрам угрожал Дурьей Башке доносом, и, чтобы проверить, сколько правды содержится в словах бедного сумасшедшего, пришлось встречаться с ювелиром. А потом пригласить на обед, дабы убить одним выстрелом двух зайцев: завоевать его доверие, чтобы тот не чувствовал себя отторгнутым от всех, и показать старому кляузнику, что и народ квартала празднует воскресный день так же, как прочие добрые христиане. Так что Шрам мог своими собственными глазами наблюдать, что в саду не происходит ничего предосудительного, никаких еврейских сборищ, как поговаривали церковники. Присутствие шорника Понса и торговца Серра – завсегдатаев этих воскресных обедов – красноречиво свидетельствовало о лояльности жителей Сежеля. Конечно, самому Вальсу Кортес совершенно не нравится. Он ценит в людях верность своему роду, общине, древней традиции, а Шрам – самая настоящая паршивая овца. Так что рассказ о селенитах явно поразил его, как ядовитый укус скорпиона, хоть ювелир и сделал вид, что не принял байку Консула всерьез. Вальс очень ценил умение Жузепа Таронжи в подходящий момент словно бы невзначай провести смысловые параллели и завидовал