и…
…ничего не происходило.
Тишина.
Тревожная, как ему почудилось. И вялое недовольство богов, а еще странные слухи, что сами эти Боги вовсе не милосердны, но напротив, жестоки, если требуют себе кровавых жертв. И что сам уклад Империи несправедлив…
…храм не опустел вовсе, нет, но прихожан вдруг стало меньше.
А новости доходили одна другой чуднее. И вот уже не три провинции, а едва ль не половина выступила против Императора, объединенная человеком, который нагло называл себя сыном новых Богов.
Он говорил с народом.
Обещал рабам свободу. А низшим – власть. Он призывал свергнуть тех, на ком стояла Империя, и чернь, дурея от вседозволенности, пила его речи, как пьяница – горькое вино. И точно также шалела. Горели библиотеки. Рушились храмы, из тех, которые новые и не успевшие устояться в силе своей. Пылали усадьбы.
Умирали те, кто еще недавно казался всемогущим.
…а храм совсем опустел.
И однажды старый раб, живший при нем не один десяток лет, поймал молоденького жреца за рукав.
– Дурное затевается, – сказал он, глядя выцветшими глазами. – Уходил бы ты, ашше…
…он не внял предупреждению. Да и что дурного может случиться в храме?
…пришли в день Вдовы, когда храм украшали алыми покровами, а в алтарные вазы ставили букеты красных гиацинтов. Он сам срезал цветы в храмовом саду, внезапно осиротевшем, ведь женщины, которые еще недавно гордились службой своей, ныне опасались переступать порог храма.
Пусть так.
Все еще изменится. А Боги милосердны и простят отступников.
Он сам зажег огни в стеклянных фонарях, и наполнил лампы драгоценной ароматной смолой. Вознес молитву. И удивился, когда храм стал заполняться народом.
…не было женщин.
И детей, но их и без того в храм допускали редко.
Не было стариков и старух…
…и кажется, именно тогда он осознал, что служба эта будет последней. И голос его, наполнявший храм вином благочестия, предательски дрогнул. А сердце забилось чаще. И надежда… надежда ведь была: разве допустят Боги, чтобы ему причинили вред?
Да, он слышал о прочих храмах.
И о жрецах, что были растерзаны яростной толпой. Но это все происходило где-то далеко, а здесь…
…он вел службу, вглядываясь в лица пришедших, пытаясь отыскать в них хотя бы тень былого благоговейного ужаса, но не видел ничего.
– Хватит, – сказал молодой Харвар, который прежде приходил ко службе с отцом и дядьями, с матушкой и ее двумя сестрами, с сестрой и кузинами.
Харвар был порывист.
И не сдержан.
И набожностью особой не отличался, всякий раз тяготясь храмовой службой, видом своим показывая, что время это провел бы с куда большею пользой. Ныне же он, одетый просто – куда подевалась его любовь к золоту и каменьям – выступил вперед. Он перемахнул низкое ограждение, скорее символ, чем и вправду преграду, оказавшись у алтарного камня.
– Твои боги требуют жертву? – спросил он, дыхнув в лицо перегаром. – Что ж, мы ее принесем! И эту жертву они запомнят…
Народ,