потер глаза.
А ведь сон как рукой сняло… бодрость временная, но воспользоваться стоит.
Слуга кивнул.
И повернулся спиной.
Он шел по дому, неся на вытянутой руке шар-светильник, и даже спиной умудрялся выражать неодобрение. Впрочем, на неодобрение Ричарду было глубоко наплевать.
Узкие коридоры.
Редкие двери из толстого мореного дуба.
Кованые петли.
Замки железные… зачем в доме замки? От кого закрываться? Или правильнее было бы сказать, кого закрывать?
…и воду горячую не провели. В столице горячая вода и до второго округа добралась. А тут вот… купальни, как сотни лет тому.
Слуга любезно приоткрыл дверь, пропуская Ричарда.
– Все готово, – возвестил он. – Если вам понадобится что-то, достаточно позвонить в колокольчик…
…сумрачно.
Пара шаров под потолком не способны разогнать темноту.
Жарко.
И жар идет из-под земли.
Парно.
Воздух влажный, тяжелый.
Хорошо.
Подобные умывальни Ричард только на картинках видел. Чтобы и пол, и стены, и глубокие чаши бассейнов плиткой выложены, и не просто так, а будто бы море бело-синее, с барашками волн. В нем же – твари всякие.
Рыбы.
Морской конек.
И чудище со щупальцами, обнявшее корабль, будто игрушку…
– Фантазия моего предка внушает уважение, – Генрих лежал в длинной чаше, вытянувши тощие ноги. – Прошу… здесь самый горячий источник, плюс к нему – пару камней зачаровано. Самое оно, чтобы расслабиться.
Ричард поморщился.
Он все же надеялся, что у него будет ночь подготовиться к разговору, которого не избежать.
– Не стоит опасаться. Я предпочитаю женщин…
– А есть варианты? – хмыкнул Ричард.
Вода была цвета молока. Время от времени в бассейне что-то булькало, и в воздухе появлялся терпкий цветочный аромат.
– Вы не представляете, сколько всяких вариантов есть, – Генрих усмехнулся. – Садитесь. Вы же понимаете, что вопросов у меня накопилось изрядно. Но настаивать я не буду… я помню все, что там происходило… и деяния моего предка…
Он поморщился.
– Я говорил, что меня заставляли наизусть заучить его славную биографию? И пороли за малейшую неточность. Отец полагал, что я должен брать пример…
Генрих откинулся.
Он был тощ.
И длиннорук.
И темная повязка, перетянувшая тело его, казалось, не доставляла лойру ни малейших неудобств.
– И я жил, осознавая, что недостоин носить его имя… ничтожен… перед великими деяниями, – Генрих закрыл глаза. – Вы, наверное, не знаете, что мой славный предок не только поддержал мятеж, но и сумел поднять чернь… он захватил градоправителя. И вынудил его отдать приказ о разоружении имперской сотни… и освобожденный народ, ведомый чувством праведного гнева, сверг гвардейцев… так писали в семейных хрониках.
Вода оказалась горячей.
Настолько горячей, что первым