Егору отдали и – домой. На другой день вышли на молотьбу. Галя, Игнаткина жена, в период раскулачивания завзятая активистка, кричит на весь ток: «Кто воевать, а кто домой! Побьют наши мужики тех, кто дома остался».
15 октября велели сдавать ремни (ценность!) и идти отступать. Зашел домой искупаться и – в путь. В Ельце на формирование только нас вдвоем с Сашкой Митрофановым (Ивана Семеновича сын) послали: я – кадровый, обученный, а он молодой, имел отсрочку как односынец. Другие дезертировали из Ельца еще до формирования. Отправили в Тамбов. Нас с Сашкой развели по разным командам. Перед расставанием ему очень хотелось повспоминать про нашу деревню, все дома перечислил. Уезжая – плакал. Словно чувствовал, что убьют. Так и случилось. (Записано 8 января 1976 года, пос. Калуга).
В конце октября 1941 года открылось повальное бегство всех, кто еще оставался в районе. Особенно актив и партийные. Называлось эвакуация. Население принялось грабить колхозы и совхозы, а под конец – магазины, склады и прочее общее достояние. Тащили сбрую, стройматериалы, запчасти, инструмент, зерно и все остальное. Зачем-то разобрали хороший дом К.Д. Краевича, в котором помещалась контора совхоза. Использовали на дрова Удеревскую начальную школу, сооруженную в 1905 году помещиком Д.А. Челюсткиным из хорошего дубового сруба. Ей бы век еще стоять. Разобрали, конечно, не немцы – местные жители.
Скот власти организованно угоняли на восток. Но и тут – крали, резали, меняли свою худобу на угоняемых хороших коров. Такая же "растащиловка" повторилась в 1991-92 годах. Мы с Алексеем осенью 1941-го запаслись не молоченой рожью, сложили порядочный омётец. Наломали досок в совхозе, в конюшне, с потолка. Потом дед Антон соорудил из них первый в нашей жизни деревянный пол в хате. До того был земляной.
По дорогам потянулись вакуированные, так звучало тогда это незнакомое слово. Стада с Украины и Брянщины. Возки с детьми начальства, еврейские семьи. Дома крестьян переполнены постояльцами. Иные оставались надолго, надеясь отсидеться. Женились. Некий Михель (Михаил, торопливо переименовавший себя на немецкий лад), его сестра, шахтер чахоточный, но сумевший жениться на попутной девахе и т.д.
У отца была "броня". Он ушел в тыл 15 октября, с последними частями. Предварительно обратил в негодность свою молотилку и снял самое ценное – широкий приводной ремень. Двигались не торопясь. Явились к призыву уже в Ельце, а могли бы и не являться. Иные по-хитрому возвратились с дороги. Да только – на свою беду. Нас матери посылали с продуктами вдогонку. Мы настигли своих отцов через пять дней, за 25 верст в селе Речица. Я ночевал там, лежал рядом с отцом на полу, на соломе. Засыпая, блаженствовал оттого, что родитель любовно гладил меня по голове. Прощался. Мне тогда не исполнилось еще 15-ти лет. Вся война была впереди.
Хату свою для тепла мы с Алексеем обложили снаружи снопами не молоченой ржи. Завелись мыши. Много в ту осень было мышей – вольный корм. Мы с братом мечтали поймать где-нибудь бесхозного, выбракованного коня. Завести