Но этот недостаток имел своё начало, и помнили об этом начале многие.
– Было это в далёкие времена, когда предок мой и ваш, Алак, последний, перенявший глаза ящеров по роду своему, по происхождению, ещё охотиться мог и Лунами восторгаться, – внезапно начал сказ старый шаман. – Ока Заврини передались Алаку и его сородичам по крови от пращуров, а пращурам от прапращуров, а прапращурам от Заврини, и воплощать глаза ящеров сородичи и Алак могли с рождения. Но кровь наша и плоть меняются с прожитыми лунами, как и звёзды в поднебесье. В чём-то мы становимся лучше и сильнее, а в чём-то слабее. Вот и появились тогда на свет от потомков Алака слепые охотники, и я среди них. И ока предков нам были неведомы.
– Вы совсем ничего не видели, что ли? – недопоняв, спросил Ронин.
– Да нет же! Слепые – значит, глаз Заврини у нас сроду не было. Так-то мы видели, как сейчас видишь ты, юноша, и остальные.
Ронин кивнул.
– И никто тогда не знал, почему так произошло, – продолжил Валан. – И помыслили наши родичи, что болезнь у нас невиданная, и пошёл старый Алак у Пангеи ответов искать. Долго он был в единстве с Ней, а когда вышел, то ослаб сильно и в слабость погрузился от стройного месяца до полной Луны. Тогда все огорчились этому. Думали – помрёт. А охотились в те времена только дети Алака и братьев его, кто с глазами Заврини с рождения бегал, да некоторые родичи, кто силы свои не потерял за луны прожитые. Юнцы, мальцы, да я в их числе, в поселении сидели. И молодые охотники тоже – взглядом суровым людским сторожили стойбище от ящеров. Да, Хорд? – мудрец обратился к бывалому ловчему.
– Да, помню то время, – подтвердил Хорд. – Боялись тогда сородичи без глаз на промысел ходить. Любая ящерица за тридевять оврагов замечала людей, травоядные совсем не подпускали к себе, а хищники да Разавры с открытой пастью в те времена таились в зарослях повсюду – заползай, не бойся!
– Куда заползай? – переспросил Унга.
Старцы еле сдержали улыбки, а молодые дозорные залились смехом.
– Куда-куда? В пасть к Хамелеону! – воскликнул Хорд. – Говорю тебе – без глаз охотника опасно было выходить из стойбища!
Дети хихикая, зашумели.
– Тяжело было в те луны прокормить наше племя, – продолжил Валан свой сказ. – Ещё не ведали первые люди, что пламя Пангеи из праны творится, и Большой Охоты не было вовсе. И вот тогда-то сородич мой – Лассо́, молодой совсем, который лассо придумал для травли – впервые на охоте и познал глаза предков. Осмелел он тогда, не хотел мириться со слепотой и пошёл в одиночку на вольный промысел! Следил он, значит, за Полосунами, а те – прохвосты умные и зрячие. Видят они Лассо издалека, да каждый шаг его знают наперёд. А у Лассо через заросли ничего разглядеть не получается, пока в упор к ящерам не подойдёт. Дождутся ящеры, когда он их обнаружит, и тут же наутёк – шагов на сто. И так целый день – туда-сюда. Лассо-то понял, что ящеры за нос его водят, а он им носом сделать ничего не может. Стало Лассо печально от этого. Как ни старался он, как ни щурился – не мог углядеть проныр первее.
– У-у-у, – загудела соболезнующая сородичу молодь.
– Смеркаться