прижалась ближе, проведя рукой от плеча, требовательно зарывшись пальцами в его волосы. Склонив голову к себе, губами коснувшись уха.
– Пожалуйста…
Странные вещи творит с людьми кровь. Дает жизнь, убивает… хоть веревки вей. Кому как не бессмертным это знать. Глоток, дающий исцеление, быстро теряет свою притягательность, оставаясь горьким привкусом на губах и сладкой негой в воспоминаниях. Но когда ее больше, чем глоток… Когда это бурлящий поток, смывающий все разумное, что еще есть в человеке…
Сбившись на полшага, Беатрис заставила Виктора остановиться, обхватив ее руками, чтобы она не споткнулась. А та льнула к нему, как котенок, тянулась к губам, чтобы вновь стать чуть ближе к тому, кто составлял суть ее жизни, цель ее существования… А он молчал, не сопротивляясь, но и не потворствуя этому внезапному порыву. И когда колени девушки дрогнули, грозя опрокинуть ее на пол от переизбытка чувств, он подхватил ее на руки, усаживая на хлопнувшую крышку клавикорда, вздернув вверх юбки пышного вечернего платья. Ее сердце билось так громко, а его пальцы обжигали холодом ее плечи.
Как же тонка грань между силой и немощью.
Медленно опустив руки с плеч на спину, он прижал дочь к себе. В бессилии продавливая когтями ткань корсажа, он тихо и предупреждающе зарычал и рокот отдался гулкой вибрацией в груди, заставив девушку вздрогнуть. Правильно… пусть боится, ведь пути назад больше не будет.
Отстраненно он дышал запахом ее волос и думал о чем-то своем. Полет мысли, непостижимый обычному человеку, он стелился в долину причин и следствий, которая становится доступна в полной мере, только если живешь так долго, насколько тебе позволяет твое проклятие. И сказать, что ему не нравилось то, что он там видел – значит было не сказать ничего. Но что значила его воля… перед лицом предопределения.
– Беатрис…
– Я так больше не могу… – дрожащим голосом прошептала девушка, не смея поднимать на него глаз, – Я пытаюсь жить с этим, но томить в себе эту ношу из года в год становится все тяжелей. Я знаю, что выбора у меня не было, что этот брак – единственная возможность для меня сохранить хоть какую-то возможность спокойно жить среди людей и выполнить твой наказ о потомстве. Конечно, конечно, Теодор знатен, богат, образован и учтив. У наших детей будет все, чего они достойны. Но в то же время он коварен и непреклонен. Я знаю… я чувствую, что однажды и эти стены перестанут быть надежной защитой для меня. Он продолжит давить в попытках склонить меня, пока не сломает мне шеи, а если не получится, то… позовет тех, в чьи обязанности входит профессионально укрощать строптивых женщин не плетью, так костром. Сколько женщин с такой же судьбой сходят с ума и заключают Сделки, представить меня безумицей не составит особого труда в наши дни. И никто… не станет разбираться. Никто его не осудит. И у него есть повод это сделать. У него есть на это власть и право. Я слышу это… в его душе, я вижу