каждое утро под рев корабельных гудков – так суда на озере приветствовали друг друга. Ему нравилось кататься по льду озера с Агнетой Нильсон, здоровенной госпожой Линдберг. Если бы не зимняя тьма, он был бы рад и дальше оставаться в Стокгольме, но им с мамой пришла пора двигаться дальше.
Поездом они добрались до Гётеборга, а оттуда паромом в Осло. Путешествие должно было бы запомниться Джеку надолго, такие красивые в тех местах пейзажи, но в памяти у него остались лишь темнота и холод. Все-таки они были далеко на севере и до сих пор стоял январь.
У мамы с Джеком было много багажа – татуировочная машина и прочее оборудование занимают немало места. Поэтому, где бы они ни появлялись, всем сразу делалось ясно, что эти двое тут надолго. Такого мнения был и администратор в вестибюле «Бристоля».
– Лучшие номера нам не нужны, – сказала ему Алиса, – но найдите нам что-нибудь приличное, каморки тоже не подойдут.
Метрдотель был не дурак и заметил, что с багажом гостям понадобится помощь; он звякнул в колокольчик и вызвал носильщика. Тот пожал Джеку руку – слишком сильно, у мальчишки заболели пальцы. Джек впервые видел перед собой норвежца.
Вестибюль «Бристоля» был меньше, чем в «Гранд-отеле». Джек надеялся, что ему не придется привыкать жить тут. И плевать, что орган тут старинный; да пусть бы в нем хоть двести два регистра!
На данный момент Джек и мама уже были обязаны трем татуировщикам, двум органистам, одному маленькому солдату и одному бухгалтеру. Интересно, кто им будет помогать тут, думал Джек, идя вслед за носильщиком по темному коридору, устланному коврами.
Их номер оказался маленьким и душным. Когда они добрели до отеля, уже стемнело – да в это время года в Осло почти все время темно, – так что из окон было видно лишь соседнее здание; сквозь плотно задернутые шторы из окон пробивался тусклый свет, и Алиса воображала, какую скучную, бессловесную жизнь ведут жители этих квартир – совсем не такую, какую, думала она когда-то, они будут вести с Уильямом.
Последний раз они ели, уезжая утром из «Гранд-отеля». Носильщик сказал, что ресторан при гостинице все еще открыт, но им стоит поторопиться. Мама предупредила Джека, что в ресторане все дорого, так что заказывать им придется по минимуму.
Джек проигнорировал рекомендации носильщика, который посоветовал «морошку и язык оленя».
– Джек, возьми лучше лосося, – сказала мама, когда носильщик ушел, – и поделишься со мной.
Тут мальчик заплакал – не потому, что у него все еще болели пальцы от неудачного рукопожатия, и не потому, что он был голоден, и не потому, что ему опостылели отели. И даже не потому, что ему надоела эта зимняя тьма, столь типичная для Скандинавии, – полное отсутствие света, которое, наверное, не одного шведа или норвежца заставило бы утопиться во фьорде, если бы они все не позамерзали. Нет, дело было не в самом их путешествии или его условиях – дело было в причине, по которой они в него отправились.
– Мне плевать, найдем мы его или нет! – рыдал Джек. – Я хочу, чтобы мы его не нашли!
– Если мы его найдем, ты передумаешь; это будет большое событие, –