но по тому, что её делает правдой. После этого она узнаётся как правда-добро или правда-зло. От меня требуют не лгать, не объясняя, почему это плохо, не объясняя даже смысл этого понятия. Если лгать – это говорить не то, что человек думает, или говорить не всё, что он думает, то каждый человек – лжец. Неслучайно это моральное предписание было объектом критики философов чаще, чем все другие. Не предпочтительнее ли по прагматическим соображениям заменить его на противоположное – лги? Но к чему такая замена, если в результате ничего не изменится и по-прежнему лишь в ничтожном числе случаев будут следовать заповеди известной и ставшей привычной, а в остальных случаях будут лгать? То есть этой заповеди все же следуют? На каком основании?
Принцип «не лги» предполагает, что лгать нельзя никогда. Но в жизни следуют принципу «лгать и недопустимо, и допустимо, а порой необходимо и похвально». Всё же философы и богословы учат тому, что противоречит их собственным наблюдениям: лгать всегда аморально. Показательна в этом смысле статья Канта «О мнимом праве лгать из человеколюбия», вызвавшая в своё время – и продолжающая вызывать – споры. Если доказано или очевидно, что ложь в каком-то случае предпочтительнее правды, в том числе и для того, кому лгут, лгать плохо только по моральным соображениям. Но может ли быть убедительна заповедь, в пользу которой говорят моральные соображения, если против неё говорят соображения прагматические? Каким соображениям тут следовать?
«Есть ложь во спасение». Во спасение своё или ближнего? Это два разных рода лжи. Но ложь во спасение ближнего также должна быть сообразна с моральным законом. В этом она не отличается от лжи, служащей собственному спасению. Ложь, которая вовсе не служит чьему-то благу, бессмысленна. Причина лжи – всегда благо, доставляемое ложью. Но то, что благо для лжеца, почти неизбежно зло для того, кому лгут. Лишь в редких случаях ложь является благом для человека, которому лгут. В таких случаях не солгать может быть неразумно и аморально. Последним основанием, по которому должно производиться деление на ложь допустимую и недопустимую, остаётся моральный закон.
Кажущийся неразрешимым конфликт между долгом правдивости и склонностью к нарушению этого долга разрешается легко, если подойти к нему как к семантической проблеме. Каждый знает, что мешает ему лгать. Лгать – особенно людям, которых мы уважаем и которые уважают нас – мешает особое внутреннее чувство; но лучше назвать его особым состоянием духа. Когда человека под пыткой заставляют оговорить дорогого ему человека, каких мучительных усилий стоит ему его ложь! Солгав, он испытывает новую боль: муки совести. Эта боль долговременная, в иных случаях от неё нет избавления до смерти. Абсурдно говорить человеку, которого пытают: «Не лги, не оговаривай ближнего». Если он выдержит пытки и не солжёт, последует ли он заповеди или внутреннему велению, которое окажется в данном случае даже сильнее боли пытки? Но вот что замечательно: он готов выдержать боль пытки, чтобы не солгать, а в других случаях ложь