В любое время. По любой причине. Обещаю.
Тай несколько раз моргнул и опустился на стул.
– Ты не успеешь по мне соскучиться, парень. Я буду писать тебе целыми днями.
Мальчик кивнул.
– Мне пора. Будь умнее. Просто… веди себя хорошо, – сказал Шейн и выскочил за дверь. У него закончились слова. И он опаздывал. В горле стоял комок, а глаза слезились. Но плакать он не собирался. Он не плакал с тех пор, как ему исполнилось семнадцать.
Шейн скользнул на водительское сиденье взятой напрокат «ауди», включил кондиционер и помчался по шоссе № 1 в сторону аэропорта Грин. Он слишком сильно полюбил этого ребенка. Он не знал, как учить, не любя. Возможно, это было вредно для здоровья.
Он знал, что Тай, скорее всего, не попадет на стажировку в планетарий.
Просто не попадет, и точка. Шейн не мог контролировать каждый его шаг, но будет оставаться на связи. Он всегда так делал. В каждом городе у него был свой Тай, или Деймонд, или Марисоль, или Рашад. Он сохранит им всем жизнь силой воли.
Новый Шейн не затем любил, чтобы исчезать.
Так он поступил с ней. Потому и летел теперь в Нью-Йорк.
Шейн ничего не хотел и не заслуживал от нее. И ему была ненавистна мысль о том, чтобы вторгаться в ее жизнь или копаться в прошлом. Но он должен был объяснить то, что не смог объяснить раньше. А потом уйти.
Справедливости ради, он знал, что это ужасный план. И все равно собирался так поступить, даже себе во вред.
Так было нужно. Шейн не мог притворяться, что принимает новую жизнь, убегая от старой.
Она была огнем, который он разжег много лет назад, и слишком долго он позволял ему тлеть. Пришло время потушить пламя.
Глава 5. Веселое черное дерьмо
Мероприятие «Состояние черного автора» было ошеломляющим. Обсуждение проходило в просторном зале «Кантор аудиториум» Бруклинского музея и оформлено было идеально. Чтобы найти этот зал, нужно было преодолеть множество комнат, в которых демонстрировалась самая модная выставка в городе: «Никто не обещал, что завтра наступит. Искусство через 50 лет после Стоунволла». Каждый хипстер притворялся, что посетил эту выставку. Осмотрев все великолепно подобранные экспонаты протестного искусства, толпа гостей вошла в зал, предвкушая бурную беседу.
Помещение было строгим, по-индустриальному современным, с двумя сотнями мест для публики и массивным окном, выходящим на Восточный бульвар, полный карибских ароматов. Гости оделись в разноцветное. Наступила жара, и сарафаны, яркая помада и естественные прически вошли в моду. В толпе смешались представители высокой и низкой литературы: писатели старой гвардии (чей расцвет пришелся на 70-е и 80-е годы); эссеисты, романисты и журналисты-миллениалы, писавшие о культуре; горстка перепуганных книжных блогеров в очках; студентки из Колумбийского и Нью-Йоркского университетов в футболках со слоганами и модных биркенштоках[35], по которым безошибочно определяют изучающих «феминизм и его направления». Повсюду сновали репортеры цифровых изданий и фотографы, рассматривая бирки «Здравствуйте, меня зовут…», чтобы отыскать тех, кто достоин интервью.
Ева