летом, в санках – зимой. Он сам правит рысаком, объезжая все свои владения. Словом, к нему тебе надо будет завтра отправиться ровно в половине седьмого утра. Ты его встретишь, когда еще ему никто не надоел. Итак, я всю подноготную поведаю тебе…
Из широкого окна, сделанного на итальянский манер, в особняке адвоката ранним утром Чекишев глядел на Заволжье. Солнце еще не поднялось над разнолесьем у хуторов Букатин и Бобыли, но отсвет лучей, где-то еще блуждающих вдалеке, чувствовался: заблестели зеленью верхушки высоких восьми тополей, близко от воды затона.
Скучным показалось утро в особняке адвоката. Чекишеву захотелось на улицу.
Царицын просыпался. Разгуделись лесопильные заводы, а над их визгливым призывом к работе прогудел басовито, хрипло, будто простуженный, но мощный гудок металлургического завода. Далеко был он слышен, требующий рабочих к мартеновским печам. Замельтешили дворники с метлами около особняков, суетливым шажком побежали на базары горожане, с мешками на плечах, с узлами.
С пустынной в тот час Александровской площади вдруг вымахнул, будто хвалясь стройными ногами, орловский рысак, серый в яблоках. Да, крепко держал в руках вожжи Глеб Лужнин. Он уже побывал на своих заводах, фабриках, на пароходной пристани, всюду встречая низкие поклоны всех, кто получал из рук кассира Лужнина кто сколько. Каждому из них желательно было оказаться отмеченным наградными из рук миллионера. А Глеб знал, кому и сколько наградных к Рождеству Христову выдать. Купец знал, кого и за сколько купить.
– Куда не князь Нижнего Поволжья! – подумал Чекишев, с завистью поглядывая, как беговые дрожки миллионера подкатили к подъезду конторы. Конюх взял рысака под уздцы. Дворник поклонился хозяину в пояс, касаясь рукой земли.
Подсказка адвоката помогла Чекишеву. Он знал, какими коридорами пройти в кабинет Лужнина.
Смуглый красавец, щедро опаленный солнцем на Биб-Эйбате, Аркадий Чекишев вошел в кабинет Глеба, как бы забыв о вежливости. Он не стал робко стучаться в дверь костяшками пальцев. Открыл дверь рывком и вошел.
Одет он был в поношенную студенческую тужурку с блеклыми вензелями на плечах. Но зато начищенные пуговицы сверкали куда ярче, чем золото.
Хоть и было слышно миллионеру, как открылась дверь, как она закрылась, как движением воздуха шевельнуло шелк волос на голове, но Глеб, как стоял у дверей балкона, оглядывая Александровскую площадь, так и остался стоять.
Остановился и Чекишев, шагнув только два раза по ковру, словно соразмеряя силы: свои и хозяина дома.
Но вот Глеб Лужнин разом вынул руки из карманов брюк и резко повернулся, слыша чье-то учащенное дыхание за своей спиной. Увидев незнакомца, Лужнин не двинулся с места, прислонясь спиной к балконной двери. А за ее стеклами лучи солнца сверкали на зеркальных крестах Александро-Невского собора, на колокольню которого Лужнин, помня завет своего отца, велел поднять медные большие литые и малые колокола. Зеркальные же кресты были личным даром. Каждое