бы с Ривой и так же легко расстался с ней, переключившись на другой объект страсти, то теперь он постоянно ощущал в сердце невыносимую тяжесть раскаяния. До войны ему хотелось быть властелином, перед которым преклоняется жена, трепещут сыновья, и, наверное, поэтому недостаточно любил Дину, мало уделял внимания детям, ссылался на дела, а сам ни в одной поездке не пропускал юбку, да и в Каунасе находил развлечения. Теперь же Юде хотелось верить, что у него вновь появилась семья, и он благодарил Бога за этот подарок, отдавая Риве и Рафику всю щедрость своей изрядно настрадавшейся души. На этом можно было успокоиться, но Юда употребил все силы на то, чтобы не просто выживать, а нормально жить в голодном и холодном тыловом Илецке. Старался, как никогда в жизни. Добившись увольнения из финотдела, он сумел попасть в экспедиторы, и, хотя работа была тяжёлой, Юда быстро оброс нужными связями, демонстрируя такую хватку и ловкость, каких не знал за собой прежде, хотя и тогда был не промах. Приходилось рисковать, и по законам военного времени это могло очень плохо закончиться для Юды. Рива со страхом смотрела на продукты, которые он приносил, догадываясь, какой ценой они достаются. Перепадало и Анфисе, но та лишь благодарила, вслух желая новому квартиранту всяческого здоровья и благ и не сильно задумываясь над тем, где он достаёт еду, которую она даже в мирное время нечасто видела у себя на столе. В её представлении еврей тем и отличался, что мог пролезать в игольное ушко и добывать из-под земли сокровища. Юда сам понимал, что ходит по краю. Он и так был под подозрением из-за своего пребывания в лагере и в армии Андерса, не раз хотел всё бросить, но, представив себе голодных Рафика и Риву, продолжал свою деятельность. И была ещё одна проблема, из-за которой Юда не знал покоя. Проблема требовала решения, а у него не хватало смелости её решить.
Альгирдас Жемайтис, убийца Дины, возникал в его снах неслучайно. Альгирдаса Юда знал хорошо. Этот литовец прекрасно ладил с евреями, мог переброситься словечком на идиш, а младший брат его, служивший в литовской армии Ка́зис, сразу же после прихода русских вступил в комсомол. Да и сам Альгирдас был у новой власти на хорошем счету. Если бы не рассказ Ривы, Юда не поверил бы, что Альгирдас стал убийцей. Но он им стал, и, просыпаясь после очередного кошмарного сна, сжимая кулаки, Юда воображал, как он возвращается в Каунас, конечно же с винтовкой, находит Жемайтиса и мстит. Только для того, чтобы возвратиться в Литву с винтовкой, надо было попасть на фронт, а чтобы добраться до Альгирдаса и убить его, надо было научиться стрелять, а значит – пойти на войну. Но Юда боялся войны и лишь в мечтах становился мстителем. Он сознавал своё ничтожество, ненавидел себя, но ничего не мог с собой поделать. И что только нашла в нём Рива?
А Рива нашла в Юде то, в чём крайне нуждалась – опору. Она видела его недостатки, знала, что он не герой, и не обольщалась, но ей так не хватало мужского плеча. Сойдясь с земляком и старым знакомым, Рива стремилась найти защиту от возможных посягательств Антанаса Рашиса, если тому удастся её разыскать. О том,