залпом. Сережа, ничего не говоря, приобнял меня за талию и украдкой прикоснулся губами к месту за ушком – знал, как мне это нравится. Я мигом разомлела в его объятиях и отбросила в сторону хмурые думы.
Громов меж тем вышел на сцену. Его светлые волосы были уложены, а черный костюм-тройка выгодно подчеркивал фигуру. Уверенно жестикулируя, он расхваливал режиссера постановки Захарова и композитора Глиэра. Громов вещал без единой запинки и держался с достоинством, озаряя зал своей шикарной белозубой улыбкой. Прирожденный оратор, кто бы сомневался!
– Исключительно советскому балетному театру по плечу поставить на сцене столь глубоко содержательный спектакль! – провозглашал Громов. – А какое виртуозное исполнение нам сегодня показали! Вот, товарищи, что значит – искусство! Великое искусство! Мы должны гордиться артистами нашей страны! Это первоклассные мастера своего дела!
Публика шумно аплодировала, артисты признательно кланялись в ответ на комплименты. По залу прокатился звон ударявшихся друг о друга бокалов. Следом за Громовым на сцену взошел директор театра, после – еще несколько солидных дядь. Когда выступления кончились и музыка заиграла громче, люди разбились на компании. Мы с Сережей кочевали от одного столика к другому, и в какой-то, ускользнувший от моего замутненного весельем сознания, момент мы наткнулись на Громова. Он к тому времени уже изрядно захмелел и почти не соображал; взгляд его тупо замирал на одной точке, речь стала менее внятной, щеки налились румянцем. Притворяясь, будто не заметила его, я собралась было пройти мимо и навалилась на Сережу, чтобы он свернул в толпу, но муж стоял как гвоздями прибитый.
– Михаил Абрамович, добрый вечер, – сказал он.
Секунда – и мое напускное спокойствие улетело прочь, за пределы земной орбиты. Волосы зашевелились на макушке – так я была возмущена. Громов не обратил на нас внимания! И не обратил бы ни за что в таком состоянии, у него ж в глазах небось плывет! Ну зачем, зачем Сережа сунулся к нему? И почему держит меня за локоть? Боится, убегу?
А вообще, действительно хотелось. Раз – и дернуть отсюда вон!
– Приветствую, – с очевидной неохотой отвлекся министр от прелестной собеседницы. Это была одна из балерин Большого театра, Орлова.
Взъерошив челку, Громов задумался. Не признал он Загорского в пьяном угаре, даром что недавно принимал нас у себя на даче. Разогревая размякшие извилины, он надул губы и почесал подбородок. Может, пронесет, шевельнулась внутри меня наивная надежда.
Орлова, стоявшая за спиной Громова, заскучала. Изящная блондинка то ставила свой бокал, то снова брала его в руки, но так и не выпила ни глотка. Тоскливый взгляд ее бесцельно блуждал по полу. Антонины поблизости не было. Она беззаботно беседовала с Лепешинской, развалившись на диванах в дальнем углу зала.
К моему огорчению, Громов все-таки вспомнил.
– Нина Борисовна,