может мне мерещиться, – и все-таки через восемь с половиной секунд мой полет замедляется и меня ловят у подножия башни. То, что я еще жив, настолько удивительно, что меня всего трясет. Летящего следом за мной папу по пути тошнит – единственная моя победа за вечер, – но меня все равно не покидает невыносимое чувство, что я все еще стою на краю чего-то немыслимого и оно вот-вот засосет меня, как черная дыра.
24. Не думай, что она только твоя
Корабельная качка пробуждает меня от ночного кошмара, которого я уже не помню. Свисающий с низкого потолка каюты фонарь бешено раскачивается, отбрасывая пляшущие тени, которые поднимаются и опадают совсем как волны. Весь корабль жалобно скрипит, доски сжимаются и растягиваются, и кажется даже, будто вонючий деготь, которым они скреплены, стонет от натуги.
Штурман свешивается с верхней полки и смотрит на меня, совершенно не заботясь о том, что бушующее море вот-вот разломает корабль в щепки.
– Дурной сон? – интересуется он.
– Ага, – тоненько пищу я.
– Попал в Кухню?
Вопрос застает меня врасплох. Я никогда не рассказывал про этот сон.
– Ты… знаешь о ней?
– Все мы иногда попадаем в Кухню из Белого Пластика, – отвечает штурман. – Не думай, что она только твоя.
Я выхожу в коридор и с грехом пополам добираюсь до туалета. Кажется, мои ноги прикованы к полу, а руки – к стенам. Если добавить к этому страшную качку, ничего удивительного, что поход растягивается на четверть часа.
Когда я наконец возвращаюсь в каюту, штурман скидывает мне потрепанный листок бумаги, весь испещренный изогнутыми линиями и стрелками.
– Выход, пароход, паровой, пора домой, – говорит он. – В следующий раз, когда попадешь в Кухню, возьми его с собой. Он укажет путь к выходу.
– Как я могу взять лист бумаги с собой в сон? – замечаю я.
– Тогда, – отвечает обиженный штурман, – я тебе не завидую.
25. У тебя нет разрешения
– Нарисуй меня, – приказывает попугай, глядя на мой блокнот. – Нарисуй меня.
Я не смею отказаться.
– Прими какую-нибудь позу, – прошу я. Он садится на перила, гордо подняв голову и распушив перья. Я не тороплюсь. Закончив рисовать, я показываю ему плод своего труда – рисунок дымящейся кучки экскрементов.
Несколько секунд он изучает листок и заявляет:
– Больше похоже на моего брата. Конечно, после того как его проглотил крокодил.
Ему удается заставить меня улыбнуться. Так что я делаю второй набросок: попугай во всей красе, даже с повязкой на глазу.
Однако за нами наблюдал капитан, и, когда довольный попугай улетает прочь, он отбирает у меня карандаш и блокнот. Что ж, по крайней мере, моя рука все еще при мне. По слухам, у некоторых тут деревянные ноги просто потому, что однажды их застукали за игрой в футбол на палубе.
– У тебя нет разрешения на талант, – объясняет капитан. – Чтобы не обижать тех матросов, у которых его