бы скучно. Но сегодня все иначе, потому что в глубине души я знаю, что Шелби права. Моя манера письма не развивается, а расплывается, и я не понимаю почему.
20. Попугаи всегда улыбаются
Капитан вызывает меня к себе, хотя я старался держаться тише воды ниже травы.
– Парень, ты попал, – говорит штурман, когда я выхожу из каюты. – Попал-копал-катал-глотал – про капитана говорят, что он не раз заглатывал матросов целиком.
Я вспоминаю свой сон о Кухне из Белого Пластика, хотя капитан там пока не появлялся.
Кабинет капитана расположен у самой кормы. Он говорит, что там ничто не мешает ему предаваться воспоминаниям о своих странствиях. Сейчас он им, однако, не предается. Его вообще нет в комнате. Только попугай примостился на насесте между захламленным столом и глобусом, на котором не нарисован правильно ни один континент.
– Молодец, что пришел, молодец, что пришел, – повторяет попугай. – Садись, садись.
Я сажусь и жду. Попугай прогуливается взад-вперед по своей жердочке.
– Зачем меня сюда позвали? – спрашиваю я наконец.
– Вот именно, – отвечает птица. – Зачем позвали? Или, может быть, зачем – тебя? И зачем – сюда?
Я начинаю терять терпение:
– Капитан скоро придет? Если нет…
– Тебя позвал не капитан. А я, а я. – С этими словами попугай наклоняет голову в сторону лежащего на столе листа бумаги: – Заполни, пожалуйста, анкету.
– Чем? У меня нет ручки.
Птица перелетает на стол, пытается разгрести кучу бумаг и, не найдя ручки, выдирает сине-зеленое перо у себя из хвоста. Оно опускается на стол.
– Оригинально. Только чернил все равно нет.
– Обмакни его в деготь между досками, – советует попугай. Я послушно тянусь к ближайшей стене и прикладываю перо к черной массе меж двух планок: пустой стержень пера всасывает что-то темное. Меня бросает в дрожь от одного взгляда на эту жидкость. Заполняя анкету, я стараюсь, чтобы эта гадость не попала на кожу.
– Все должны это заполнять?
– Все.
– Обязательно отвечать на все вопросы?
– На все вопросы.
– Зачем это нужно?
– Нужно.
Когда я заканчиваю, мы долго рассматриваем друг друга. Мне приходит в голову, что всегда кажется, будто птицы добродушно ухмыляются – примерно как дельфины, – и нельзя понять, что у них на уме. Дельфин может лелеять планы вырвать тебе сердце или забить тебя до смерти своим длинным носом, как они делают с акулами, но он будет улыбаться, и тебе все это время будет казаться, что он твой друг. Я снова вспоминаю дельфинов, которых нарисовал у сестры в комнате. Знает ли Маккензи, что они, возможно, хотят ее убить? Или, может, они уже ее убили?
– Как отношения с командой, с командой? – спрашивает попугай.
Я пожимаю плечами.
– Вроде неплохо.
– Расскажи мне что-нибудь, что можно использовать против них.
– Зачем тебе это?
Птица издает свист, похожий на вздох:
– Какие