чтобы ты хорошо думала обо мне. Увидишь… я могу исцелять.
Голос у нее был мягким и не сулящим никакой беды, и вправду она ничего не могла сделать Арафели. Так что та послушалась на этот раз и подчинилась, и пошла за Смертью, как ходят смертные, по общей их земле.
Но вскоре она заколебалась, ибо поняла, куда ее ведут.
– Верь мне, – просила Смерть, и холодный ветер налетал все сильней и напористей.
Они медленно брели сквозь заросли и чащобы и на исходе ночи вышли к роще, к которой вела ее Смерть: к Новому лесу, к границе Элда, ближе всего подступавшей к человеку. Здесь лежали мертвые исполинские деревья, израненные топорами, о чем Арафель не забыла. Это бессмысленное разрушение угнетало ее, ибо в день гибели этих деревьев умерла часть ее Элда, рассеялась в серой дымке, что ограждала ее мир и замутняла ей взор.
– Видишь, – сказала Смерть, и тень метнулась к буйным зарослям папоротника-орляка, видневшимся под меркнущими звездами. Прямые и свежие побеги в человеческий рост тянулись вверх. – Взгляни на мое рукоделье. Разве мы можем быть врагами?
Арафель взглянула и содрогнулась, вспомнив, каким было это место, когда поваленные деревья стояли высокими и прекрасными, а их двойники в ее родном Элде цвели звездами и укрывали ее своими белыми ветвями.
– Это всего лишь Новый лес, – промолвила Арафель, – мой же мал для этого. Они не имеют корней в Элде.
– И ты не ощущаешь в этом красоты?
– Это красиво, – согласилась Арафель и прошла дальше и преклонила колена от внезапного укола памяти, ибо под орляком лежали кости и древесная щепа, и она прикоснулась к давно пробитому черепу.
– Деревья ты восстановила. Не можешь ли поправить и это, госпожа Смерть?
– Со временем, – ответила та, надрывая ей сердце. – А что тебе в них?
– У меня есть свои пристрастия, – сказала Арафель, но, когда она встала, старое любопытство нахлынуло на нее, и она прошлась немного дальше, к плоской скале, нависавшей над долиной, над темным морем деревьев. Она вспомнила каменную башню на другом конце долины – там, далеко, среди деревень и полей, и ручных животных, и разного прочего, что дорого человеку. Но все это было за пределами видимости. Внизу Керберн катил свои темные воды к морю, как черная змея, разделяющая лес; и этот бег воды к морю напомнил ей о расставании с ее родом, и Арафель загрустила.
– Люди всегда честны. Они рождаются, живут и умирают. И нет этому конца, – сказала Смерть.
– И все же им приходит конец.
– Не навсегда. Такова их природа. Ты не хочешь смотреть на мой Новый лес, он не нравится тебе.
– Нет, пока мой умирает.
– Умирает, а не тает?
Арафель бросила на нее холодный взгляд.
– Уходи, – попросила она. – Я устала от тебя.
– Ты обижаешь меня.
– Тебя, разрушительницу всего, к чему ты прикасаешься? Ты не можешь обижаться. Оставь меня.
– Ты ошибаешься, – сказала Смерть. – Ты ошибаешься, так говоря обо мне. Есть одиночество, Арафель, и есть бессердечие; я никогда не была бессердечной. Не дразни меня, Арафель.
– Так уходи