Я должна была перевести письмо на английский, отпечатать на нашем фирменном бланке и отправить с заказной почтой завтра утром. Затем в кабинет пришел Вольский, и Князь попросил меня присутствовать при их разговоре и занести в память некоторые финансовые расчеты.
Говорили они, конечно, полунамеками, в основном, о ссудах, отношениях с департаментом налоговой полиции, о расходах и прибыли. Вольский жаловался на то, что слишком мало денег выделено на предвыборную кампанию. Князь не очень убедительно обещал помочь. Затем они перевели разговор на тему Таджикистана и Афгана. Я поняла это по тому, как Вольский сказал: "Сырье из-за речки поступает постоянно, мои люди работают, как рабы Рима." Я вспомнила, что и ты, имея в виду Афган, всегда говоришь: "За речкой". Словом, мне трудно передать в точности их разговор, но я четко поняла следующее: из Афгана через Пяндж поступает, в самом деле, лишь сырье, из которого где-то в Таджикистане же уже начали вырабатывать героин высокого качества. В Москву пошли первые партии готового продукта. Каким образом его перевозят – я не поняла, один лишь раз Вольский сказал, что "с тарой теперь полный порядок, и чем сложнее обстановка на границе, тем нам проще".
Около пяти утра, когда я уже едва не валилась головой на клавиатуру, Князь отпустил меня. На всякий случай я провела остаток ночи в отдельном флигеле, где была койка, а самое главное – надежный засов, закрывающийся изнутри."
В конце Анна приписала, что пока у нее голова идет кругом, и полной картины она не представляет, хотя известно уже немало. Она умоляла меня беречь себя и не гнать лошадей.
Нет, даже по пути к вершине холма, по которому полз к минометной позиции, я рисковал жизнью меньше, чем Анна. Бросил девушку на ржавые гвозди, подумал я. А если с ней что-нибудь случится, как ты будешь жить дальше, Кирилл Андреевич?
9
На второй день, после моего бесславного возвращения в полк, меня вызвал начальник штаба и велел немедленно отправляться в Душанбе, в штаб дивизии к Локтеву.
При входе в штаб меня остановил дежурный и, спросив мою фамилию, протянул короткую записку от Локтева.
"Кирилл! – писал он своим мелким, неровным почерком, с буквами, валящимися друг на друга, который отличает энергичных, но не всегда последовательных людей. – Я на совещании в штабе МС. В 15.00 жду тебя на том же месте, где мы пили чай. Локтев."
На том же месте, мысленно повторил я и выругался. Локтев полагает, что я свободно ориентируюсь в Душанбе, и найти то летнее кафе для меня не составит труда.
До обеда я бродил по центральному рынку, пробовал инжир, яблоки, соленые орешки и, не в состоянии отказать чрезмерно настырным продавцам, покупал все, что мне навязывали. В итоге я вышел с рынка с двумя большими пакетами в руках.
Мне не трудно было останавливать машины, но значительно сложнее объяснять водителям, куда мне надо.
– Сквер, пруд, – говорил я, – там лебеди плавают. На берегу – кафе, официанта зовут Сафар.
– Не